Цитаты на тему боль

– Оно гор-р-рит. – Я порывисто ударяю себя по груди и гляжу на маму. – Здесь.
– У всех горит. И это хорошо. Потому что когда перестанет гореть – ты перестанешь дышать.

Знаете, когда людям больнее всего? Не в последнюю секунду. После. Люди ломаются не в процессе, а как результат. Не в тот момент, когда наступает самое сложное, не в тот момент, когда груз ответственности горит на плечах и пылает, как свежее мясо на вертеле. Люди ломаются, когда всё кончено. Когда бой проигран, близкий потерян, рана кровоточит. Люди ломаются слишком поздно. Не вовремя. Не тогда, когда надо что-то сказать, а когда уже говорить нечего. Когда поезд уехал, а момент упущен. Ты потерял нечто важное, и лишь теперь ты понимаешь, как это «нечто» много для тебя значило.

Не плачь, мне уже давно не больно. Зато это все сделало меня сильнее.

Everybody knows what the blues is all about.
It’s a pain you can’t live with.
It’s a woman you can’t live without.
Could have cried me a river
when they told me the news.
On that day was a story of the blues.

Каждый знает, что такое блюз.
Это боль, с которой ты не можешь жить.
Это женщина, без которой ты не можешь жить.
Я выплакал море слез,
Когда они рассказали мне новости.
В тот день была история блюза.

Единственный способ избавиться от боли — сделать еще больнее. Очистить себя от плоти, увидеть как льется кровь.

— Как-то раз один водила пытался обмануть полиграф, смазав ментоловой мазью свой член.
— Любопытный метод.
— Боль повышает сердцебиение на контрольных вопросах. Это сбивает аппарат с толку и искажает результат.
— Помогло?
— Я его не подключила. Он был готов признаться, чтобы я отпустила его смыть мазь.

Черт, такая пустота…
Лучше чувствовать хоть что-то. Даже боль лучше. А пустота…
Сначала она проявляется как огромная дыра в области груди. Потом она начинает разрастаться со скоростью выстрела пули. Тебе ли не знать как быстро они летят?
Она раздирает все внутренности своими длинными острыми, как лезвия, когтями. Раздирает душу. Если она еще осталась.
А что потом? Потом — ничего.
Прости, я не могу описать это словами. Это нужно почувствовать, а этого я никому не пожелаю.

Жизнь ломает даже сильных.

— Есть такие воспоминания, о которых ты не можешь забыть, даже если захочешь, — она сдерживала слезу, — у меня слишком длинная история, но я помню её всю. От и до.
— Длинная? — взгляд турианца стал вопросительным, — но тебе не так много лет.
— Все не то чем кажется, Гаррус. Внешность обманчива и чаще всего выдают глаза, — она опустила голову.

— Это был всего лишь сон, да? — её голос звучал тихо, а на лице отразилась то ли грусть, то ли сожаление.
— Не знаю, что ты имеешь в виду, но, когда я пришел сюда, — он тяжело вздохнул, — Ты сидела здесь, приложив пистолет к виску.

От всех этих криков, ужасных запахов и горения заживо, Элис теряла сознание.
Всё, у неё больше не было сил.
Она падала. Падала и горела.
Боль сковала её тело, и она не могла даже шевельнуться. Она могла лишь лететь тяжелым балластом вниз, распадаясь на миллионы частиц пеплом.
Она хотела плакать и кричать. Позвать кого-нибудь на помощь. Хотела, чтобы кто-то просто оказался рядом, взял её за руку и вытащил из этого кошмара. Чтобы кто-то обнял её и прижал к себе, сказал, что всё будет хорошо.
Но этого не происходило, поэтому всё, что ей оставалось, так это падать и гореть.

Он дотронулся кончиком пальца до её шрама. У девушки быстро слезла с лица улыбка, она дернулась и сразу напряглась.
— Дурные воспоминания? — Гаррус хотел снова увидеть её улыбку.
— Нет. Скорее грустные, — она коснулась своей щеки, — это было не так давно, на Омеге. Тогда была наша первая встреча, — она всхлипнула, — знаю, он промахнулся тогда специально.
— Прости, я не хотел, — Гаррус налил еще, подумав, что только что задел её чувства, — любовь, — вырвалось у него и он сразу об этом пожалел.
— Любовь? — её губы дрогнули, — не знаю, можно ли любить того, чьё имя ты не знаешь, чьё лицо никогда не видел, а познал лишь маленькую часть души.

Суньте меня в ящик с котятами. Не хочу, чтоб было больно. Нарядите меня в красивое платьице и откройте мои большие милые глазки, а ещё сделайте так, чтобы я никогда-никогда больше не вышла наружу. Во мне уже живой клеточки не осталось. Больше боли я не снесу, я просто исчезну.

Её закупорило, как бутылку, — она застряла в самой себе и никак не могла выйти из ступора. Боль острым льдом полоснула по нутру. Удивительно, но жалость к себе на краткий миг вознесла её над всем этим кошмаром, даруя мимолётную эйфорию.

Может быть, завидовать тут нечему, но моя боль принадлежит только мне.