Мюриель Барбери. Лакомство

Я был ребенком, ни в чем не знавшим отказа, и потому вырос не знающим пощады.

Считается, что дети ничего не понимают. Вот спросить у взрослых, были ли они когда-нибудь детьми?

Больно покидать тех, кого мы любим, но стократ больнее порывать с теми, кто не любит нас.

Ибо не живут, закаменев, те, кто одержим нежеланием умереть.

Равнодушие страшнее ненависти.

Жизнь без вчерашнего дня и без завтрашнего, без окрестностей, без горизонта: здесь и сейчас, это прекрасно, это цельно, это совершенно.

… сладости можно оценить сполна только на сытый желудок, когда это сахарно-медовое объедение не утоляет насущную потребность, а услаждает наше нёбо благорасположением жизни.

… если кошки не умеют плакать, это не значит, что им нечем выразить печаль.

… самые, казалось бы, незамысловатые вещи, например, запущенный сад в сельской глуши, могут оказаться сродни прекраснейшим произведениям искусства.

Бабушка так смеялась, что из вселенской катастрофы происшествие превратилось в забавный анекдот. Это тоже был один из её талантов: находить соль жизни там, где другие видели лишь неприятности.

У произведений искусства ведь есть душа. Я твёрдо знаю: их нельзя свести просто к некоей минеральной структуре, к составляющим их безжизненным элементам.

Никогда ни один кулинар не сравнялся и не сравняется в искусстве кулинарии с нашими бабушками.

Кто в жизни не отведал дурмана власти, не может себе вообразить этот выплеск адреналина, что разливается по всему телу, и движения станивятся гармоничными, и бесследно исчезает усталость, исчезает все, что не служит единственно вашему удовольствию, этот экстаз могущества без пределов, когда уже ни за что не надо бороться — знай пользуйся тем, что завоевано, упиваясь бесконечным восторгом, который познаешь, внушая трепет.

… это и есть высшая степень владения мастерством — вот это впечатление легкости и очевидности, которое на самом деле, как мы знаем, достигается веками опыта, стальной волей и монашеской дисциплиной.

Экзальтация детства: за сколько лет мы забываем эту страсть, которую вдыхали в любое занятие, сулившее нам удовольствие? Почему мы больше не способны к полной отдаче, к бурной радости, к этим дивным, восторженным порывам?