В театре говорят: уважительная причина неявки актёра на спектакль — смерть. А мы живы, значит никаких изменений.
— Я хочу быть нормальным человеком среди нормальных людей. Хватит и того, что у меня профессия ненормальная.
— Зачем же вы тогда поступали в театр?
— В театр не поступают, Верочка. В него попадают, как в тюрьму. Или под колеса поезда.
Все мы случайные прохожие, и судьбы наши переплетены, и каждый может посмотреть со стороны на другого человека и сказать: «Господи, это же моя жизнь!». Если он не увидит во мне себя, не поверит, что я играю на сцене его жизнь, — не надо играть в театре.
Театр — это мое, я больше ничего делать не умею. Я на сцене живу. Служу. Народ веселю. Там вся жизнь моя.
Смех зрителей для меня ничто; каждый дурак может рассмешить. Я хочу видеть сквозь этот смех слезы.
Жизнь привела меня к пониманию русского театра, простого, ясного, без желания стать умнее и занимательнее автора.
Театр вместе со зрителями — самый древний и самый многочисленный спиритический кружок на свете.
По их лицам понятно
По их лицам течёт
Пой их лицам
Слезопад сменился смехопадом
А потом лицо заснёт
И осыплются сгоревшие глаза.
— Я из комиссии по культуре. Мы закрываем ваш театр. В ваших спектаклях актёры голые!
— Но мы же идем в Европу. В Европе уже такими спектаклями никого не удивить. А у нас это в новинку. Если бы вы знали, какой у нас режиссёр… Я вас сейчас познакомлю. Вы не представляете, этот режиссёр, он буквально с дна поднял наш театр!
— Подождите, у этого всего есть режиссёр? Это же порнография!
— Порнография? Вы видели новое здание Театра на Подоле?
– Я бывал за кулисами многих театров…
– Вот именно. Театров. – Зальцелла вздернул голову. – Но театр даже близко не похож на оперу. Опера – это не просто театр, где поют и танцуют. Опера – это опера. Вам может показаться, что пьеса вроде «Лоэнлебдя» полна страсти. Но по сравнению с тем, что происходит за сценой, это так, детские шалости. Все певцы не переносят друг друга на дух, хор презирает певцов, и те и другие ненавидят оркестр, и все вместе боятся дирижера; суфлеры с одной стороны сцены не разговаривают с суфлерами противоположной стороны, танцоры, вынужденные поддерживать форму, сходят с ума от постоянного недоедания…
Искусство требует жертв, но ими не должны стать зрители.
«Немая сцена» — это комедия, а «народ безмолвствует» — трагедия.