Два существа сцепившись, обрели счастье, чудо свершилось, и тут один из них его разрушает своей абсурдностью и одержимостью.
Если не хочешь, чтобы история закончилась — не начинай её.
(Чтобы история никогда не кончалась, не начинай ее.)
Не знаю, чего я боюсь больше — увидеть тебя снова или не увидеть вообще.
… женщинам нравится холостяцкий беспорядок, они начинают улыбаться (улыбка лучится материнской заботой) и поправлять занавески, переставляют цветочные горшки, стулья, говорят, что только тебе могло прийти в голову поставить стол в тёмном углу.
Наконец-то. Так далеко ото всех! Так близко друг к другу.
Вообще уже 30 лет твердят о свободной любви. Но всякая любовь ведь — это рабство.
Женщину нужно обожать именно за её опоздания. Что это за женщина, если она не опаздывает?
И раз! — море поднимается, и два! — оно опускается; это так приятно — плевать на всё.
Зачем проявлять слабость?
Чтобы били сильнее?
— Её почти не бывало дома. «Время, отданное приходу», — говорила она возводя глаза к небесам. Она из кожи вон лезла, поносила каких-то придуманных ею благочестивых дур, входя, устало снимала перчатки и бросала их, точно фартук, на консоль в прихожей, вздыхала, вертелась, трещала без умолку, лгала и путалась. Мы ей не мешали. Поль называл её Сарой Бернар, а мой отец, стоило ей выйти из комнаты, возвращался к чтению «Фигаро», не утруждая себя комментариями… Ещё картошки?
Вот я тебе сейчас рассказываю об этом и про себя всякий раз как подумаю, так ужаснусь — сколько же абсурдна наша жизнь. Отличный парень отправляется на войну из-за капризной девицы… Дикость! Такие сюжеты хороши для бульварных романов, для дешёвых мелодрам!
— Я всё делал неправильно, — добавил он, качая головой, — даже этот несчастный сэндвич — и тот держу неправильно, ведь так?
Он закапал майонезом все брюки.
Жизнь, даже если ты её отвергаешь, даже если пренебрегаешь ею, всегда оказывается сильней тебя. Она сильнее всего. Люди возвращались из лагерей и заводили детей. Мужчины и женщины, которых жестоко пытали, которые видели, как умирают их близкие, как горят их дома, снова бежали за автобусом, обсуждали прогноз погоды и выдавали замуж дочерей. Это невероятно, но это так. Жизнь сильнее всего. Да и потом, кто мы такие, чтобы придавать собственным персонам столько значения? Мы суетимся, кричим… Зачем? К чему?
Моя двоюродная бабушка по отцу — она была русской — часто повторяла:
— Ты — как мой отец, все ностальгируешь по горам.
— По каким горам, Мушка? — удивлялся я.
— По тем, которых никогда не видел, конечно!
Это жизнь. Так живут почти все. Хитрят, изворачиваются, трусость — она как маленькая домашняя собачонка, которая вертится под ногами. Ее ласкают, дрессируют, к ней привязываются. Такова жизнь. Люди в ней делятся на храбрецов и тех, кто приспосабливается. Насколько проще жить, приспосабливаясь… Передай-ка мне бутылку.
- 1
- 2