Со мной бы попроще, а? Я же готов помочь. Пусть всем будет хорошо — и Родине, и Москве-столице, и всему прогрессивному человечеству. Только я тупой от рождения. Пока мне не объяснят, в чем дело, — не понимаю.
Я окончательно понял, что договориться с ними будет ох как непросто. Когда помимо двух сторон в переговорах незримо участвуют Бог и дьявол — это очень, очень трудные переговоры…
Ты, конечно, человек хороший. Душил меня с выражением искренней печали на лице.
Шляпа меня доконала. Не принято в Москве носить соломенные шляпы. Даже в жару. Даже старичкам, если они ещё не впали в маразм.
Я сразу увидел Розу Белую — в длинном чёрном платье с декольте не по возрасту… Старушка благосклонно мне кивнула и что-то сообщила полной немолодой женщине, стоящей рядом… Декольте у неё было столь же вызывающее, но хоть чем-то оправданное. А вот светло-бирюзовый цвет платья ей явно посоветовал враг.
Мне вдруг вспомнилась песенка, которую любил слушать отец, про человека, который живёт в старом доме. Там ещё одно окно выходит в поле, другое в лес, а третье — на океан. Наверняка песенка про функционала-таможенника вроде меня. Вот только не помню, кто её пел. Кто-то из непрофессионалов, кажется, — то ли известный путешественник, то ли кулинар… Но пел на удивление хорошо, душевно, видимо, хобби у человека давнее. Надо будет найти и послушать.
И всё-таки поневоле унаследованный страх холодком елозил между лопатками. Что поделать — непоротое поколение до сих пор лежит поперёк лавки. Ждёт, пока для него розгу срежут.
Надо будет научиться готовить. А то у меня в репертуаре всего два блюда: яйца жареные и курица отварная. Можно подумать, что я испытываю личную неприязнь к несчастной птице и стараюсь уничтожать её вместе с потомством всеми возможными способами.
Это с какой силищей надо было ударить? Я с лёгким ужасом посмотрел на собственные руки. Так захочешь в носу поковыряться и полголовы оторвёшь…
— Твоего сообщника мы тоже поймаем, — пригрозил полицейский. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Ага. Скажите, пан Кшиштоф, а если бы я был не из России — вы бы меня так же азартно ловили?
— Конечно, — возмутился Кшиштоф. — Это моя функция! Хотя, конечно, русских я не люблю.
— За что?
— А за все, что было!
— Странно, конечно, — сказал я. — У всей Европы друг с другом постоянно все было, только пыль летела. А не любят только нас…
Самое худшее, что только может придумать беглец, — это спрятаться. Единственное спасение беглеца — бег, прятки — не более чем детская забава.
Говорят, что от судьбы не уйдёшь. Правда, некоторые считают, что человек — сам творец своей судьбы. А вот я думаю, что все они правы. Человек — это и есть судьба. Всегда есть то, что ты можешь изменить. То, через что способен перешагнуть. А есть и то, что никогда не совершишь. На что не способен. Хоть о стену головой бейся.
Национальная идея… ха. Какая национальная идея у белых мышей в клетке? Кого пустят на опыты, кого на корм удаву, а кого оставят на размножение…
Волшебных палочек нет. Кончились.
А устраивать истерику без зрителей — совсем уж глупо.
Фантасты в чудеса верят ещё меньше, чем проститутки в любовь. Это я так подумал, когда пришли к Мельникову. Вот только проститутки — они в любовь верят. Тихонечко, никому не говоря, но верят. Мечтают, что есть что-то, кроме потных толстых мужиков, которым требуется секс за деньги. Мечтают и боятся в это поверить.