У моего отца на письменном столе стоял стеклянный шар, а в нем — утопающий в снегу пингвин с красно-белым полосатым шарфиком на шее. Когда я была маленькой, папа сажал меня к себе на колени, придвигал поближе эту вещицу, переворачивал ее вверх дном, а потом резко опускал на подставку. И мы смотрели, как пингвина укутывают снежинки. А мне не давало покоя: пингвин там один-одинешенек, жалко его. Поделившись этой мыслью с отцом, я услышала в ответ: «Не горюй, Сюзи, ему не так уж плохо. Ведь он попал в идеальный мир».
«6 декабря 1973 года, когда меня убили, мне было четырнадцать лет» — так начинается эта трагическая история. Погибшая — главная героиня Сюзи Сэлмон — приспосабливается к жизни на небесах и наблюдает сверху за тем, как ее убийца пытается замести следы, а семья – свыкнуться с утратой...
Эта сильная, драматическая книга не об убийстве, не о насилии, а о жизни. Жизни после смерти. Жизни тех, кто остался. Наверное, поэтому она написана таким удивительно светлым языком.
«История, которая у менее даровитого автора могла бы обернуться слезливой мелодрамой, становится здесь тонким и проницательным рассказом о семейных отношениях и их изменчивости во времени» («Minneapolis Star Tribune»).
Автор:
Попав на небеса, я первое время считала, что там всем без исключения видится одно и то же…
Это всё равно что дергать дверь, когда заело замок, или кричать «ловлю, ловлю, ловлю», когда мяч у тебя над головой летит на трибуны.
Я вмиг превратилась в зловонное море, куда он влез, чтобы нагадить.
Но, дойдя до последней черты, когда жизнь уплывает, словно лодка от берега, начинаешь хвататься за смерть, как за спасательный трос, в котором и есть твое избавление: ты просто уцепись покрепче и дай унести себя далеко далеко от того места.
В одиночестве я тосковала, но моя тоска была какой то притуплённой, потому что в ту пору до меня уже дошло значение слова «никогда».
Когда мы играли с сестрой, у нас Барби и Кен всегда женились в 16 лет. В нашем представлении, у человека могла быть только одна настоящая любовь — никаких компромиссов, никаких повторений.
Наш единственный поцелуй остался, можно сказать, случайным, как радужное пятнышко бензина.
У меня было такое ощущение, что мы, находясь по разные стороны Межграничья, все же рождены для того, чтобы быть рядом, хотя сами не могли бы этого объяснить.
У него были тёмно-серые глаза. Глядя с небес, я бросалась в них очертя голову.
Со времени моей смерти он вступал в каждый новый день, как на минное поле. Но, положа руку на сердце, день моей панихиды обещал быть не самым худшим.
В каждой избушке свои погремушки.
Он знал, что я сейчас далеко; а кто далеко, тот скоро вернется.
Когда мёртвые отпустят живых — живые смогут жить дальше.