Сомневаюсь, что им есть какое-то дело до нас. В конце концов, для них время остановилось в момент смерти.
Слова, что помнить все должны вы:
«Смерть — это жизнь!» Они правдивы.
В конечном счете я не умру, не теперь, но буду в реальности продолжать головокружительно жить и после смерти, прислушиваясь вполуха к реальности, в комнате, где витает аромат огня, зажженного нашей неугасимой волей.
Для меня убежденность в вечной жизни вытекает из понятия деятельности. Поскольку я действую неустанно до самого конца, природа обязана предоставить мне иную форму существования, ежели нынешней дольше не удержать моего духа.
Уж лучше верить в следующую жизнь. Все веселее. В какую бы зверюгу я дальше ни переродилась — в лошадь там, или в улитку, — это все-таки возможно представить. Пускай ты даже не подозреваешь, кем будешь дальше, всегда остается какой-то следующий шанс.
Я не дам смерти забрать тебя снова!
Для новой вселенной ты изменись!
И ты будешь людям нести моё слово!
Ну, хватит лежать! Эй, мёртвый! Проснись!
Нет, мёртвые не остаются мёртвыми. Научишься слышать, так спасу нет от их болтовни.
Хэкон должен был существовать вечно, но он передал свою жизнь ей.
— А если я спущу курок — что будет? Ничего? Пустота? Рай для роботов?
— Не думаю, что у андроидов есть рай.
— Экзистенциальный кризис, Коннор?
Я скажу тебе, чего я боюсь, – серьезно заговорил Арман, и голос его звучал напряженно. – Того, что после смерти наступает хаос, что начинается сон, от которого нельзя пробудиться. Представь, что ты впал в полубессознательное состояние и тщетно пытаешься вспомнить, кто ты сейчас и кем был прежде. Представь, что ты обречен на вечные напряженные поиски ясности, доступной лишь живым…
Когда тело мое на кладбище снесут —
Ваши слезы и речи меня не спасут.
Подождите, пока я не сделался глиной,
А потом из меня изготовьте сосуд.
"Пред кем весь мир лежал в пыли, торчит затычкою в щели" (Шекспир, Гамлет)
Тебе ни в коем случае нельзя умирать, ибо ты обречен вечно быть заточенным в аду.
Но кто сказал, что мертвецы не видят сны — это сказки,
Кто сказал, что они не бывают грустны — это ложь,
Кто сказал, что они не мечтают о половой ласке,
Ты сам убедишься в этом когда помрёшь.
Не избежать и мне сего удела:
Душа моя отринется от тела
И пустится в тот страшный, без предела
Далекий путь неведомо куда.
Обступят душу сонмы бесов разных,
Ужасных сутью, ликом безобразных,
Еще страшней сомнений тех опасных,
Что бесы мне внушали иногда.
Душа моя окажется в их власти,
Сулящей ей лишь беды и напасти,
И душу раздерут мою на части,
Чтоб ей пропасть, исчезнуть без следа.
Те бесы с адской злобою во взгляде,
Начнут огонь вздувать и крючья ладить,
Кружиться станут спереди и сзади,
Повсюду — слева, справа — вот беда!
В том мире тесном, мире помрачневшем
Придется худо душам отлетевшим,
Стыдом отягощенным, многогрешным,
Не ждавшим в жизни Страшного суда.
И, проявив бесовское старанье,
Припомнят бесы все мои деянья
И станут мне готовить наказанье,
Для коего и брошен я сюда.
Но перед тем как дьявол завладеет
Моей душой, как телом Моисея,
Быть может, скажет ангел, мрак рассея:
«Господь его прощает навсегда!»