В долгий год, когда я, лежа в постели, уже не чаял, что я когда-нибудь встану, я научился от предутреннего чириканья воробьев за окном, и от лунных лучей, проходивших через окно в мою комнату, и от всех шагов, достигавших до моего слуха, великой сказке жизни, понял святую неприкосновенность жизни. И когда наконец я встал, душа моя стала вольной, как ветер в поле, никто уже более не был над ней властен, кроме творческой мечты, а творчество расцвело буйным цветом.
И тьма — как будто тень от света,
И свет — как будто отблеск тьмы.
Да был ли день? И ночь ли это?
Не сон ли чей-то смутный мы?
Гляжу на все прозревшим взором,
И как покой мой странно тих,
Гляжу на рот твой, на котором
Печать лобзаний не моих.
Тем, что прозрели, порой приходится спасаться, прикидываясь слепыми пассажирами.
Мы всегда слишком поздно прозреваем.
And I’ve got second sight.
And amazing powers of observation.
And that is how I know,
When I try to get through
On the telephone to you,
There’ll be nobody home.
Я вижу все наперед.
И удивительно наблюдателен.
И я знаю, когда
Я попытаюсь дозвониться тебе,
Никого не будет дома.
У меня никогда не хватало смелости искать правду без вдохновения своей злостью из-за вашей лжи.
В глубинах подсознания хранится озарение – непостижимый дар духовного прозрения.
Життя іде і все без коректур,
і як напишеш, так уже і буде.
Але не бійся прикрого рядка.
Прозрінь не бійся, бо вони як ліки.
Не бійся правди, хоч яка гірка,
не бійся смутків, хоч вони як ріки.
Людині бійся душу ошукать,
бо в цьому схибиш – то уже навіки.
А жизнь идет и все без корректур,
и как напишешь, так уже и будет.
Пусть не страшит досадная строка.
Прозрений не пугайся, в них лекарство —
это сердца вехи.
Не бойся правды, хоть она горька,
и всех печалей, хоть они, как реки.
Людскую душу бойся обобрать:
Предашь однажды — и уже навеки.
Перевод Татьяны Гордиенко.
Усопшие знают все; но что кажется утраченным, они обретают вновь; в смерти все прощается, даже те жрецы и сановники, что предали вас гиксосам, будут прощены; те, кого боевой топор Ру послал сюда, стоят подле меня и испрашивают твоего прощения. В смерти приходит прозрение.
Ты примешь серый костюм, присягу кучке воров и веру в то, что ты прав.
И пафос брызнет слюной, и над твоей головой ярмом повиснут понты
С девизом «как можно больше сожрать», счастливым так и не став,
Если поймешь, что всё это не то, то, что всё это – не ты.
Есть люди, которые готовы пойти на смерть во имя других, даже если эта смерть бесполезна. Она облагораживает живых, у живущих прозревают глаза и сердце.
Для того чтобы увидеть по-настоящему, надо убедить себя, что ты видишь это впервые в жизни.
У меня открылись глаза, я увидела его порочность, поняла, что он не способен любить — ни принимать любовь, ни отдавать её. Осуществились мои худшие страхи. Как ни странно, я ощущаю освобождение.
- 1
- 2