Генри Лайон Олди. Куколка

Звезды – удивительные существа.

Если любоваться ими, сидя в уютных шезлонгах, выставленных на лужайке перед домом, хлебнув глоточек тутовой водки, вдыхая запах маринада, пропитавшего курятину, уже готовую подрумяниться на шпажках, и наслаждаясь теплым вечером – звезды кажутся милыми котятами. Они прелестны и кокетливы, как девочки, едва вошедшие в ту сладостную пору, когда тело пахнет не молоком, а жасмином. Их хочется сравнить с бриллиантовыми гвоздиками, дырочками в бархатном покрывале небес, взглядами ангелов – поэты сходят с ума, живописцы безумствуют, еще глоточек водки, и тайна раскроется во всем великолепии.

Для туриста звезды – названия. Альфа Паука, Бета Змеи, Лямбда Малой Колесницы. Предостережения: на планетах типа Китты рекомендуется носить темные очки, а под лучами двойного светила Йездана-Дасты – трижды в день закапывать в глаза цилокарпин. Голос информателлы: «На трассе в районе Слоновьей Головы зафиксирована активность флуктуации… в маршрут внесены коррективы…» Турист ступает по звездам, как обыватель – по булыжникам древней мостовой, редко глядя под ноги: шаг, другой, десятый, хлебнем водочки, зажуем зеленым лучком, и пошли дальше.

Если взять энциклопедический инфокристалл и набрать в меню поиска «Звезда» – водород, углерод и гелий, карлики и гиганты, ядро и корона, диаграмма Кресса-Реншпрунга, предел Чандраманьи, спектральные классы и метод параллакса убьют романтику наповал. Бриллиантовые гвоздики обратятся в ржавые шурупы. Они ввинтятся в ваш трепещущий мозг. Взгляды ангелов иссохнут, став препаратом в лаборатории. Котята разбегутся, жасмин сменится формалином. Астрофизики покажут Мирозданию «козу», следующий глоточек, водка приятно обжигает рот, и скорее прочь отсюда.

Звезды же сидят на черной лужайке космоса, в креслах-качалках, попивают мятный ликер и смеются над попытками разглядеть их истинную сущность. Потому что издалека ничего не видно. А вблизи никто не может смотреть на звезду, не моргая.

Звезды – великое искушение. Никогда не знаешь, на что даешь согласие, приближаясь к ним.

Женщины так глядят на своих мужчин, оставшись с ними наедине. На пожилых, лысых, смешных мужчин, зачастую еще не выяснивших, что они – свои.
Глядят, не видя лысины.
Не замечая возраста.
Обращая комическое в величественное.

У каждого – своя картина мира.

Она складывается из тысячи мелочей, миллиона пустяков, пригоршни действительно важных деталей и кучи хлама, заслуживающего помойки, да все как-то руки не доходят. Мы пишем эту картину, добавляя мазок здесь, мазок – там; мы строим обжитую, уютную Вселенную, и счастливы, когда кто-то снаружи подтверждает ее правильность, значимость и полезность.

Если же внешнее возмущение – слово, факт, поступок – не вписывается в границы, очерченные резной рамой, мы готовы воевать с агрессором до победного конца. Упрямые сидельцы, мы скорее до смерти забьем освободителя, чем покинем камеру, где провели столько счастливых лет.

Воздух свободы для нас мучителен.

Есть вещи, которых лучше не понимать. Есть поступки, о которых лучше не вспоминать. И есть места, куда лучше не возвращаться. Жизнь проста, дружок. Это мы вечно все усложняем…

– Доброе утро. Вчера вы приглашали меня в гости. Я нагло решил воспользоваться…
– Правильно сделали. Наглость гармонизирует Вселенную.

Этого человека, подумал Лючано, судьба обделила выразительностью. Натура страстная и увлеченная, страдая или обожая, он абсолютно не умел выразить свои чувства. Что ни делал, все казалось искусственным. Талант, любовь и горе в такой обертке принимали облик скверной пьесы, оказывая профессору медвежью услугу.

– Борготта! Я не знаю, что с вами сделаю!
«А если не знаешь, – подсказал издалека рассудительный маэстро Карл, – то и нечего разоряться. Пойди, пораскинь умишком, выясни и уж после ори под дверью…»

Манера исполнения походила на бренди.
В голову бьет, но удовольствия – никакого.

– Меня ночью пучило, – сообщила старуха в чепце, пялясь на доску. Можно подумать, там решалась ее судьба. – Я и так, и эдак, а оно пучит. И газы. Мне вредно есть на ужин говядину с бобами. Молодой человек, у вас хороший желудок?
– Лучший в Галактике, – ответил Лючано таким тоном, что лишь глухой рискнул бы задать ему следующий вопрос. – Родной брат утилизатора. У меня характер скверный. И манеры.
Старуха оживилась.
– Вам надо принимать «Имаклик». Он благотворно действует на психику. Вы явный невротик, вам поможет. Я три раза в день принимаю «Имаклик-форте». Если б не пучило, я бы спала, как дитя. А так, – она с огорчением шмыгнула носом, втянув крупную каплю, – никакой пользы. Бегаешь в туалет, а оно, извините, как дверца к заднице. Вы ночью ходите в туалет? Я имею в виду, без слабительного?
Лючано отпил еще бренди.
– Хожу. И ночью, и утром. И днем. Я из дерьма полжизни не вылезаю.

Шарль Касхоун, историк, автор «Принципов свободы», утверждал, что Первую Куклу изобрела Первая Девочка, реализуя материнский инстинкт. Таким образом кукла стала прообразом человека, а ее взаимоотношения с девочкой – прообразом творчества в целом, и театрального искусства в частности.
Современник Касхоуна, искусствовед Ингре Тинжан выдвинул альтернативную гипотезу. По Тинжану, кукла есть результат желания Первого Верующего создать образ Первобожества – образ подвижный и доступный, позволяющий, так сказать, обеим сторонам «дергать за ниточки».
Сторонники каждой из версий по сей день ведут яростные споры.
А девочки играют в куклы.
И фанатики воздвигают идолов.

На Хиззаце всех пассажиров, ожидающих старта, бесплатно увеселяли в честь рождения правнучки у местного верфевладельца Берсаля. Шесть часов песен, танцев, комических скетчей, галлюциногенных взаимо-губок, выпивки на дармовщину и прочего насилия над свободной личностью – это, знаете ли, слишком.

Хорошая штука – скорость нервных реакций. Полезная. Торопясь и успевая, мы выигрываем время. А что проигрываем?
Жизнь?
Мудрость?
Ничего?
Зато, медля, колеблясь и опаздывая, мы чувствуем себя значительными. Пусть самообман, но какой приятный…

Есть болезнь, которой не найти в медицинских справочниках – острый недостаток публичности. Сей вирус демократичен: он не щадит ни бедных, ни богатых. Женщины, мужчины, дети – лишенные внимания, они с настойчивостью наркомана кричат с любого, мало-мальски возвышенного места:
– Мы здесь!
Скажите нам спасибо, просят они. Хоть за что-нибудь. Обругайте нас. Выслушайте. Посочувствуйте. Прокляните. Воздайте хвалу. Осыпьте бранью. Только не проходите мимо.
Потому что мы здесь, и цена нам – грош.

Не садитесь играть с судьбой. У нее всегда три туза в рукаве.