В связи с отцом думал о природе исторических бедствий — революций там, войн и прочего. Главный их ужас не в стрельбе. И даже не в голоде. Он в том, что освобождаются самые низменные человеческие страсти. То, что в человеке прежде подавлялось законами, выходит наружу. Потому что для многих существуют только внешние законы. А внутренних у них нет.
Евгений Водолазкин — прозаик, филолог. Автор бестселлера «Лавр» и изящного historical fiction «Соловьев и Ларионов». В России его называют «русским Умберто Эко», в Америке — после выхода «Лавра» на английском — «русским Маркесом». Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.
Герой нового романа «Авиатор» — человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего — ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре — 1999 год?
Автор:
Вообще же мудрость — это прежде всего опыт. Осмысленный опыт, конечно. Если осмысления нет, то все полученные синяки бесполезны.
Как можно тратить бесценные слова на телесериалы, на эти убогие шоу, на рекламу? Слово должно идти на описание жизни, на выражение того, что еще не выражено.
— Какое главное открытие вы сделали в лагере?
— Я открыл, что человек превращается в скотину невероятно быстро.
Шепот — особый вид общения, я уже не говорю о ночном шепоте.
Мы с ним сильны тем, что разные и взаимодополняем друг друга. Это называется идеальный брак.
Собственно, повседневность и есть счастье — ходить, куда хочешь, читать, что хочешь… Наконец, просто жить.
Мне кажется, что у людей состоявшихся есть особенность: они мало зависят от окружающих.
В моей квартире я иногда чувствую себя будто на острове — среди моря чужой жизни.
— У всякого времени свои сложности. Их надо преодолевать.
— Или избегать.
Немцы в таких размерах не воруют, им удивительно, что можно так беззаветно воровать. Нам тоже удивительно, но — воруем.
Что-то по настоящему хорошее не может быть организовано. Оно приходит само собой.
На телевидении меня сначала гримировали — пудрили лицо, распыляли на волосы лак из железной банки. В моё время это называли пульверизатором, а сейчас — спреем. Спрей, конечно, короче. В английском много таких словечек — маленьких, звонких, как шарик для пинг-понга, — удобных, в общем и экономных. Только вот раньше на речи не экономили.
Можно ли доверять свои волосы лысому парикмахеру, имея в виду возможные комплексы и зависть? Вопрос…
- 1
- 2