— Я хотел её поснимать на фоне домов с характером, рельефных, с выбоинами.
— Эти выбоины, которые вам так нравятся, появились от пуль, которые сначала попадали в людей.
Никогда не обнажай шпагу, если не уверен в победе. Никогда не нападай на дом своего врага, если его там нет.
— А для меня это всегда будет самое любимое место.
— Ты нигде больше не была.
— А где лучше, чем здесь? В Альдизере?
— В Париже, на площади Дофина, когда смотришь на Пон-Нёф, сидишь за столиком на улице, пьешь крепкий кофе, ешь круассан с маслом и земляничным джемом…
— Так поехали туда! Возьмем билеты на «Евро-стар» и поедем.
— Нет!
— Ты же сам сказал…
— Ты не поймешь, Кларк. Я хочу быть в Париже собой. Собой прежним. Чтоб француженки строили мне глазки.
— Но кроме них там полно всего.
— Если я закрою глаза, то представляю, что снова сижу в том скверике. Я помню каждую мелочь. Зачем мне новые воспоминания, где я едва помещаюсь за столиком, таксисты отказываются везти меня и ни одна розетка не подходит для подзарядки кресла!?
Дом и семья в любом мире самое важное, что только может быть у любого разумного. Деньги? Счастье? Всё это прилагается, если у тебя надёжные тылы, место, куда можно вернуться к любимой, детям, родителям. Дом, где тебя всегда ждут.
Я ничем не сумею вам помочь, если вы не возьмете себя в руки. Разум может привести вас домой, истерика не приведет никуда.
Существо, не знающее своего Местожительства, не должно выходить из дома.
— Почему ты решил жить здесь, в Лос-Анджелесе?
— Ну, тут вкусная еда, я люблю океан, и я встретил людей, которые мне дороги.
— Похоже, теперь это и мой дом тоже. И мне пора перестать придумывать оправдания остаться, а просто выбрать это.
— Рад слышать, друг.
Наконец, выходя вовне, не должно выносить сора. Внешние пусть и знают только внешнее. Что бывает внутри, то должно быть священною для всего дома тайною. Надо и словом и делом защищать честь своего дома: сам не срами его делом худым, не говори худого, защити, когда слышишь что. Богом же благословенная честь дома — это благонравная, чистая и благочестная жизнь всех членов его всем ведомая и всех с уважением и доверием обращающая к ним.
Уют и блики от огня —
Все сущее не будет вечно,
Но защищает дом меня
От горестей и бурь сердечных.
Авторы XXI века, издательский проект ЛитКульта, 2018
Острая тоска по собственной квартирке и оставшимся там вещицам вонзились иглой в податливый бархат её сердца.
— Где мы?
— На конечной. Других таких мест нет.
— Дом? Ты привез меня домой.
— Этого не случится. Никого сегодня не накажут, Зубастик.
— Зубастик? Ты только что назвал бессмертного Дракулу… Зубастиком?!
— Я знаю правила, Драк. Это мой дом. Ты и твоя зубастая бригада и шагу внутрь не сделаете, пока я вас не приглашу. Дай-ка подумать — ты не приглашён!
— А что ты скажешь, когда не будет дома, куда можно меня пригласить? Что желает Дракула — Дракула получает!
— На что ты смотришь?
— Как думаешь, немцы украли даже наше северное сияние?
— Нет, это невозможно!
— Моя мама говорила, что если видишь северное сияние, значит, дом рядом.
— Если любишь северное сияние, можешь прятаться с нами, у нас есть сияние… и укрытие.
Слушай, это круто, и все такое, очень круто, но это слишком нормально, да. Я про то, что мы видимся друг с другом по-нормальному, а я типа небольшая фанатка такого. Я где шляпу кину, там и мой дом. Только теперь, где бы я ни кинула свою шляпу, твоя шляпа под моей шляпой, а мне не нужно две шляпы.