И это королевский двор! Изобилие. Безумие. Но если присмотреться, всё куда удивительнее! Толика проницательности и перед вами он — молодой король исподтишка дергающий за веревочки марионеток. А стоит приглядеться пристальнее и вы увидите, что время от времени и сами марионетки снимают маски — и оказываются живыми людьми, снедаемыми жгучими страстями, жестокими амбициями и странной самоотверженностью…
Анжелика в Версале! Разодетые в кружева придворные Людовика XIV в погоне за благосклонностью «короля-солнце» плетут коварные интриги. В ход идут обман и клевета, яд и колдовство. В этом двуличном мире очаровательной героине придется постоять за себя и за свою любовь...
Автор:
Дух тьмы силен, и при дворе он надевает самую опасную маску — он незаметен, невидим.
Правда, я же забыла! Для вас женщина — всего лишь вещь, разменная монета. Женщина годится только для рождения детей. Вы относитесь к ней хуже, чем к кобыле или к лакею. Ее покупают, перепродают, торгуя ее честью, зарабатывают почести для себя, а затем, когда она становится ненужной, выбрасывают на свалку. Вот кем является женщина в глазах мужчин вашего склада. Нечто похожее на кусок пирога, на блюдо с рагу, на которое набрасываются, когда голодны.
Больше всего ему опять хотелось растянуться на теплом сене, рядом с Анжеликой и обменяться с ней простыми признаниями. Это чуждое желание оскорбило, взбесило маркиза. Но резкие слова так и не сорвались с его губ. Маркиз дю Плесси вышел из сарая с тяжелой головой. В его душе появилось гнетущее чувство, что и на этот раз последнее слово осталось не за ним.
Это — искусство одеваться, Филипп. Женские доспехи. Именно они придают особое очарование придворным праздникам.
Вы трепещете от удовольствия при мысли, что играете с огнем. Легче сделать чистокровного скакуна из рабочей лошади, чем изменить природу потаскухи.
— Слово «опасаться» недостойно уст Вашего Величества!
— Ни одна опасность не кажется мне настолько грозной, как суровость ваших прекрасных уст.
— Вы считаете меня обманщиком или лицемером?
— Что лучше — солгать королю или вызвать его немилость?
Существа, живущие при дворе, ужасны. Знайте это, малышка. Я держу их в узде, потому что прекрасно знаю, на какие бесчинства, на какое кровожадное безумие они способны, если дать им свободу. У каждого из них есть свой город или своя провинция, и они готовы в любую секунду поднять их против меня и обречь на бедствия мой народ. Поэтому я предпочитаю держать их под моим неусыпным присмотром. При дворе, в Версале, они безобидны, никто из них от меня не ускользнет. И все равно они остаются хищниками. Здесь, чтобы выжить, нужны клюв, когти или клыки.
Наука жизни не так-то проста. Нравиться сильным мира сего — задача не из легких.
— Хочу подчеркнуть, — сказал он, — что, невзирая на пробелы в моем образовании, я все же умею считать до девяти, и если бы этот ребенок не был моим, то природы уже вынудила бы вас произвести его на свет. Добавлю: я считаю вас способной на все и даже на большее, но не на подобную низость.
— Однако женщины способны на подобные низости… вы так презираете женщин… я ожидала недоверия с вашей стороны.
— Вы непохожи на остальных женщин, — надменно заявил Филипп. — Вы — моя жена!
Благодаря помощи Всевышнего Божии помазанники могут более прозорливо управлять своим народом. Но не думайте, что это право без обязанностей, и одна из них — даровать прощение. У вас, мои мятежные подданные, хватило отваги, чтобы выступить против короны с оружием в руках, но этим вы вызываете у меня меньше возмущения, чем те люди, что находились рядом со мной, заверяя в своем почтении и преданности, между тем как я отлично знал, что они с легкостью предавали и в душе не испытывали ни подлинного уважения, ни настоящей привязанности ко мне. Я ценю честность в поступках.
— Моя шпага принадлежит королю, месье. Я никогда не обнажал ее ради шлюх.
— Я наставил вам рога, месье! — зарычал он, пьяный от гнева. — И я настаиваю, чтобы вы потребовали у меня сатисфакции.
Ах, правда, я и забыл… Мы с вами получили разное воспитание. Если меня не подводит память, вы в детстве, бегали босиком, ели суп из капусты и слушали сказки о привидениях. В таких условиях несложно расти под материнским присмотром. В Париже, при дворе, у матери нет времени даже на собственного ребенка.
— Вы ошибаетесь. Во мне нет доброты. Просто я не могу видеть, как породистые животные мучаются в родах. Только и всего. Я был обязан вам помочь. Но мое мнение о человеческом роде в целом, и о женщинах в частности, нисколько не переменилось. Впрочем, я часто спрашиваю себя: как существа, столь близкие к животным, еще позволяют себе выказывать какую-то гордость. В то утро вы не были гордячкой. И как обычная непокорная сука, которая щенится на псарне, находили успокоение в ласковой руке хозяина.
— Допустим. Но у вас убогая философия. Так уж сложилось, что вы лучше понимаете животных, чем людей, и потому судите о людях по своим меркам. Для вас женщина — это непонятная помесь собаки, волчицы и коровы.
— Добавьте к этому хитрость змеи.