Ах, мой Августин, любая
не свежа мораль.
На дверях повесь сарая
вывеску «Сераль» —
все дрова загадят в оном
и траву вокруг.
Что ж доступным девьим лоном
брезговать, мой друг?
Зачем сердца ожесточенные
с моей душою-лорелеей
играют в эти игры зверские,
беспечно мчат на рифы страсти?!
На мой златой лобок плебейские
слюнявые раззявив пасти!
Ещё чуть-чуть — и всё непоправимо
исправишь ты в мехАнизме судьбы…
Ну что докажем? — жизень искривима
и вздёргиваема, как мишка, на дыбы?
Мы — дрессировщики весеннего кипенья,
пожара летнего, осеннего дождя,
внезапносмертных тел весёлого сплетенья
продюсеры…
Мне больно, а тебе не больно.
Спи вольно, изменяй невольно.
Мне мнемозинно и бемольно,
тебе смешно и алкогольно.
Нигде спасенья нету
нет нигде спасенья
нас гложет ультрафиолет
свербят затменья
идешь не чувствуя подошв
на спины глядя
и ничего уже не ждёшь
хоть болен дядя.
Видимо у дяди нет наследства, такого, как у дяди Онегина.
Скрипачку я отсаксафонил,
а тромбонистка усвистала.
Я в этой жизни мало понял,
а в том, что понял, проку мало.
Сто проживя чужих судеб,
гарем отведав и вертеп,
познав любимую другим, —
стань только опытом нагим,
в себя вобравшим всё и вся.
Зажечь торопишься, поцеловать спешишь,
зачем венчаешься в дремучем городишке.
судьба нешуточный показывает шиш,
над головою белки вертят шишки.
Зачем в Россию углубился, друг?
В объятьях каменных тебя зажали руды.
Единственный на волость ноутбук
варвАрские буравят пересуды.