Пётр Андреевич Вяземский

Англичане говорят: время — деньги. Русские говорили: жизнь — копейка.

Беда иной литературы заключатся в том, что мыслящие люди не пишут, а пишущие не мыслят.

Язык — инструмент; едва ли не труднее он самой скрипки. Можно бы еще заметить, что посредственность как на одном, так и на другом инструменте нетерпима.

И жить торопится и чувствовать спешит.

Похвала недостойному лицу не возвышает хваленого, а унижает хвалителя.

Жизнь наша в старости — изношенный халат:
И совестно носить его, и жаль оставить.

Нет! нет! Я тут слуга покорный
И крикну разве: караул!
Да, кстати, сделав три поклона,
Я вас поздравлю с сыном Крона
Иль с Новым годом, всё равно!
Пусть жребий с счастьем заодно
Прядет в нём ваши дни из шёлка,
Пусть прыткой жизни одноколка
По свежим бархатным лугам
Везёт вас к пристани покойной!
И на заре и в полдень знойный
Пусть бережёт вас добрый дух!

… Как лихорадка,
Мятежных склонностей туман
Или страстей кипящих схватка
Всегда из края мечет в край,
Из рая в ад, из ада в рай!

У нас от мысли до мысли пять тысяч верст.

У нас самодержавие значит, что в России все само собою держится.

В нашу поэзию стреляют удачнее, чем в Лудвига Филиппа: вот второй раз, что не дают промаха.

Можно похитить блестящую мысль, счастливое выражение; но жар души, но тайна господствовать над чувствами других сердец не похищаются.

Женщины правят, господствуют над нами, но чем? Слабостями своими, которые нас привлекают и очаровывают.

Сравнил я страх со щукою. Кто любит ее, тот заводи в пруду, но знай, что она поглотит всю другую рыбу. Кто хочет страха, заводи его в сердце подвластного, но помни, что он поглотит все другие чувства.

«Жаль, что я не выпивши, а то дал бы оплеуху этому мерзавцу», — говорил один оскорбленный, но трезвый мудрец.