If it’s going to be a world with no time for sentiment, it’s not a world that I want to live in.
Я не хочу жить в мире, в котором нет места нежности.
Лос-Анджелес, 1962 год. Профессор английской литературы Джордж отводит себе один день для ответа на вопрос, есть ли у него будущее после внезапной смерти любовника Джима, с которым он прожил 16 лет. В рассыпающемся на части мире Джордж ищет утешения у давней подруги Шарлотты, пытается зацепиться за красоту окружающей реальности, чтобы заново открыть смысл жизни.
If it’s going to be a world with no time for sentiment, it’s not a world that I want to live in.
Я не хочу жить в мире, в котором нет места нежности.
— The bathroom’s just down the hall, if you’d like to take a shower.
— Aren’t you taking a shower too, Sir?
— Oh, I’m fine, I’m English, we like to be cold and wet.
— Если хочешь в душ, ванная прямо по коридору.
— Может вы первый, сэр?
— Нет, я англичанин, мы любим холод и сырость.
Мысли о прошлом и есть моё будущее.
Minorities are just people. People like us. But a minority is only thought of as one when it constitutes some kind of threat to the majority.
Люди, которых мало, тоже люди, а меньшинством делает их страх большинства.
My mother says that lovers are like buses. You just have to wait a little while and another one comes along.
Мама говорит, что любовь как автобус — обязательно придет следующий. Надо только подождать.
— Что ты делаешь в выходные?
— Наверное, буду тихо лежать.
A few times in my life I’ve had moments of absolute clarity, when for a few brief seconds the silence drowns out the noise and I can feel rather than think, and things seem so sharp and the world seems so fresh. I can never make these moments last. I cling to them, but like everything, they fade. I have lived my life on these moments. They pull me back to the present, and I realize that everything is exactly the way it was meant to be.
Моменты абсолютной ясности накатывали на меня несколько раз в жизни, на несколько секунд. Всё заглушает тишина, и я не думаю, я чувствую. И всё кажется таким настоящим, и мир кажется таким юным, словно всё на свете наконец пришло в порядок…
Эти мгновения невозможно удержать, и я цепляюсь за них, но они ускользают… Только на этом и держится вся моя жизнь. Эти мгновения возвращают меня в настоящее, и я понимаю, что всё идёт именно так, как и должно.
Я именно такой, каким выгляжу, если приглядеться.
Последние восемь месяцев просыпаться стало очень больно. Холодное осознание, что я всё ещё здесь, приходит не сразу. Я никогда не любил просыпаться. Никогда не вскакивал по утру, как Джим, с улыбкой. Он просыпался такой счастливый, что иногда хотелось врезать ему. Я всегда говорил, что радуются новому дню лишь дураки, которые не понимают одну простую вещь: сейчас — это не просто мгновение, это напоминание. Вчерашний день отдалился на день, прошлый год на год и рано или поздно придёт она…
Чтобы стать с утра Джорджем, нужно время. Нужно вспомнить, как он должен выглядеть, как он должен вести себя. Одевшись и наведя окончательный лоск на одеревеневшего, но в остальном вполне сносного Джорджа, я вспоминаю, какая мне предстоит роль. Я вижу в зеркале вовсе не отражение, скорее немую просьбу: «Только дотяни до вечера». Может это чересчур, но, с другой стороны, ведь моё сердце разбито. Я будто иду на дно. Мне нечем дышать…
Иногда и в самых страшных вещах есть красота.
— Я теперь готовлю сама. Я всегда пробую что-то новое.
— Ты на кухне? Действительно что-то новое!
— Не умничай!