тетя Полли Грей (Aunt Polly Gray)

— Там ваша сестра рожает, а вы трепитись о машине.
— От мужчин тут мало толку.
— Но мы можем выпить.

— Я знаю, что ты не в себе. Я ходила к врачу по твоему поводу. Не бойся, парни не знают, что ты болен.
— Я не болен, Полли.
— Это происходит, когда ты отдыхаешь. Вероятно, нервы, война, а может алкоголь. Его зовут «зеленым змеем». Черт, а может дело в нас? В нас, Шелби. В нашей цыганской крови. Мы живем где-то между жизнью и смертью. Ждем перехода, и в конце концов, мы привыкаем. Мы пожимаем руку дьяволу и проходим мимо.

— Наша мать тоже этим занималась. Духами, призраками, гаданием, этими сраными сеансами, которые пугали нас, детей, до полусмерти.
— Да, но я больше не пойду по этому пути. Тот дым помог мне кое-что понять. Теперь я такая же, как ты и Артур. Я умерла в той петле и была спасена, все, что было потом — это дар. Но только сегодня я поняла, если я уже мертва — я свободна.

— Платишь шлюхам за секс, убийцам за смерть.
— Ничто не бесплатно.
— Бедный Томас…

— Не думала, что мои чертовы каблуки из Парижа снова будут ступать по лошадиному навозу Смолл Хита.
— Это временно, Полли.
— Да, пока ад не замерзнет.

— В тебя попало четыре пули. Одна летела прямо, одна рикошетом и две навылет.
— Навылет через Джона… Его лицо последнее, что я помню. Я видел, как он умер…

— Джон хотел уйти именно так — вместе с дымом. Но дело в том, что мы давно умерли, все вместе: Артур, я, Дэнни Пуля в башке, Фредди Торн и Иеремия… и Джон. Путь к отступлению был отрезан, патронов не осталось и мы ждали, что прусская кавалерия прискачет и добьет нас. И пока мы ждали, Иеремия предложил нам спеть «Зима была холодной…», но мы выжили и враги не появились, и мы поклялись, что нам было даровано лишнее время и перед смертью мы вспомним об этом…
— Ты помнишь, что Бог пощадил тебя, но как ты потратил дарованное время, Томас?

— Я работаю на благо нашего дела.
— Ты горюешь. А когда ты горюешь, ты принимаешь неверные решения.

— Забирать жизнь у человека, плохой он или нет, — это грех.
— Нет, забирать жизнь без причины — это грех.

— Аристократы не верят в прощение.
— Как и Шелби.

— Часть тебя хотела меня.
— У меня нет частей.
— А часть меня все еще хочет тебя. И не только эта часть — часть моей души. Что это, противоположности или то, что упирается в мое сердце? Как бы там ни было, оно принадлежит тебе.

Чтобы тебя здесь не было, когда я вернусь! Если вернусь. «Если» — неотъемлемая часть жизни в Бирмингеме.

— Ты произнес прекрасную речь, что веришь в равные права для женщин компании, но когда доходит до дела, ты нас не слушаешь. Ты не доверяешь женщинам? Томас, это была всего одна женщина, может пора ее забыть?
— Забыть кого?

— Томми, я хочу, чтобы среди всех людей в мире именно ты оценил мою смелость.
— Смелость — это бывать в тех местах, где не бывали другие мужчины. А о Лиззи Старк такого сказать нельзя.

— Так я права? Ты влюбилась в Томми.
— Да.
— Тогда мне жаль тебя.
— Думаю, он попытается меня убить.
— Он слишком мягок.
— Мягок?
— Мягок. Как и ты. Ты спасла ему жизнь, когда пришли полицейские. Поэтому мы пьем, а не деремся. Мы тебе обязаны.
— Какой он был, до Франции?
— Он смеялся. Много. Хотел работать с лошадьми.
— У него были медали?
— Выбросил их в окоп. Никто не вернулся таким, как был. Знаешь, когда все закончится, он может тебя простить. Может принять тебя, с мужчинами никогда не знаешь наверняка, они идут туда, куда указывает им член и никто им не помешает, но вот что я тебе скажу: я никогда тебя не прощу. И не приму. Я заведую семейными делами и я считаю, что ты стукачка и не более.