Безмозглый человек, он ум питает
Отбросами чужими, подражаньем
И старые обноски с плеч чужих
Берет за образец.
Вчера еще единым словом Цезарь
Всем миром двигал: вот он недвижим,
Без почестей, пренебрегаем всеми.
Но Брут назвал его властолюбивым,
А Брут весьма достойный человек.
Проклятье поразит тела людей;
Гражданская война, усобиц ярость
Италию на части раздерут;
И кровь и гибель будут так привычны,
Ужасное таким привычным станет,
Что матери смотреть с улыбкой будут,
Как четвертует их детей война.
— Ты ведь не сопьёшься?
— Нет, сэр.
— Ну, вообще, такие стоики, как ты, часто спиваются, когда разочаровываются в жизни.
— Ты снова задержался?
— Просто не жди меня так рано, дорогая, и я всегда буду вовремя.
Всю свою жизнь я боялся проиграть. Но теперь, когда пришёл час, всё совсем не так ужасно, как я ожидал. По-прежнему светит солнце, вода такая же вкусная, как и раньше. Слава имеет значение, но жить можно и без неё.
— За нами Сенат и все высшие сословия…
— А за мной разъярённая толпа, которая поджарит высшие сословия на углях догорающего сената!
Я стану хорошим правителем, даже если это меня убьёт… или убьёт кого-нибудь другого…
Бедна любовь, если её можно измерить.
(Любовь ничтожна, если есть ей мера.)