Совершенно справедливо, что восхищение прелестью пейзажа превратилось в набор банальных слов. Все делают вид, будто понимают ее, и тщатся подражать вкусу и изяществу того, кто первым открыл суть живописности. Мне противна любая пошлость выражений, и порой я не высказываю своих чувств, потому что не нахожу для излияния их достойного языка, а лишь избитые, тривиальные сравнения, давно утратившие смысл.
— Неужели счастье может зависеть от богатства и величия!
— От величия, может быть, и нет, — заметила Элинор, — но богатство очень способно ему содействовать.
Деньги способны дать счастье, только если человек ничего другого не ищет.
Во всех же иных случаях тем, кто располагает скромным достатком, никакой радости они принести не могут!
Чем больше я узнаю свет, тем больше убеждаюсь, что никогда не встречу того, кого могла бы полюбить по-настоящему.
Горе, подобное моему, лишено всякой гордости. Мне всё равно, кто будет знать, как я несчастна. И пусть кто хочет торжествует над моим унижением.
Ах, как легко тем, кто не знает печали, уговаривать других успокоиться!
Вопрос об умении властвовать собой она решала очень просто: сильные, бурные чувства всегда берут над ним верх, спокойные его не требуют.
Не время и не случай создают близость между людьми, но лишь общность наклонностей.
Человек, которому некуда девать собственное время, всегда без малейшего зазрения совести посягает на чужое.