Если хочешь испортить какой-либо пейзаж, то просто добавь в него человека.
Совершенно справедливо, что восхищение прелестью пейзажа превратилось в набор банальных слов. Все делают вид, будто понимают ее, и тщатся подражать вкусу и изяществу того, кто первым открыл суть живописности. Мне противна любая пошлость выражений, и порой я не высказываю своих чувств, потому что не нахожу для излияния их достойного языка, а лишь избитые, тривиальные сравнения, давно утратившие смысл.
Именно такой пейзаж я и называю отличным — когда в нем красота сочетается с полезностью.
Вдруг стало оранжевым небо,
и в тучах открылись ущелья
с водой голубою на дне.
И все это вспыхнуло разом,
и красный посыпался пепел
на черные склоны холмов.
Пояснение к цитате:
Перевод с испанского.
… Ходил сегодня по Кинешме, все смотрел — очень красивый городок, с такой типичной местной физиономией. Особенно хорошо за рекой, где две церкви такой странной формы. Хочу завтра пойти туда написать этюдик, если не озябну — сегодня 21°, а мне показалось не особенно холодно днем. Ты знаешь, как это неприятно — видеть все и не мочь работать, а здесь очень много интересного, особенно вчерашний базар меня поразил, по краскам удивительно сильно, и, вероятно, на кем я и остановлюсь; чем выдумывать всякие «сюжеты», нужно только брать из природы, которая бесконечно разнообразнее всего выдуманного. Едем мы в субботу вечером, в субботу будет базар, и мне хочется еще посмотреть…
Пейзаж печален всегда, когда печален человек.
— Жаль, картины без подписей…
— Ну какие подписи? Ну чего вы цепляетесь? Тут и без подписей все ясно — вот березовая роща, вот продукты питания.
Раскаленное небо будто готовилось печь пироги. Облака были рассыпаны мелкой мукой и лишь по горизонту собирались в белоснежные комочки. Солнце лежало мягкое, растекающееся масляными разводами.
Гремели черные поезда, потрясая окна дома; волнуемые горы дыма, движеньем призрачных плеч, сбрасывающих ношу, поднимались с размаху, скрывая ночное засиневшее небо; гладким металлическим пожаром горели крыши под луной; и гулкая черная тень пробуждалась под железным мостом, когда по нему гремел черный поезд, продольно сквозя частоколом света. Рокочущий гул, широкий дым проходили, казалось, насквозь через дом, дрожавший между бездной, где поблескивали, проведенные лунным ногтем, рельсы, и той городской улицей, которую низко переступал плоский мост, ожидающий снова очередной гром вагонов. Дом был, как призрак, сквозь который можно просунуть руку, пошевелить пальцами.
Чарует вечер вечный странник,
Закат алеет вдалеке.
Он тёмной ночи вестник верный,
Он стражник луной тишине.
Пленяет сумрак чёрно-синий,
Холодных звёзд горят цветки.
Минуты тают и всё ярче
Чужих галактик маяки…
Вид из окна в трубочку не свернешь, в чемодан не положишь.
Здесь нельзя было ощутить движение времени, все словно застыло в своей первозданной красоте.
Словно какого-нибудь Гогена вначале вывезли на Таити и заставили рисовать пастелью, а потом вручили яркие акриловые краски — и, пользуясь растерянностью, убедили изобразить пейзаж средней полосы, но в кислотных тонах.
Решетка не мешает, даже странным образом приближает ко мне пейзаж за окном.
— Посмотри, посмотри туда!
— Столб.
— Нет, ты только посмотри!
— Элегантный столб.
— Ты замечаешь только столбы.
— Да, чтобы в них не врезаться.