Я не хотел, чтоб это случилось с вами. Я презираю грубость.
Можно подумать, что совершать убийства это не грубость.
Со мной ничего не произошло, агент Старлинг. Я сам произошел. Вы не можете зачеркнуть мое «я», считая меня всего лишь жертвой различных влияний.
— Вы боитесь одиночества?
— Я боюсь боли… А одиночество это ноющая боль. Разве нет?
— Иногда.
— Рад тебя видеть.
— Если бы я видел тебя каждый день, всегда, Уилл, я бы запомнил это время.
— Странно видеть тебя напротив. Созерцать твои остаточные образы. В местах, где ты не был годами.
Стокгольмский синдром — пассивная психологическая реакция на нового хозяина, важнейший инструмент выживания. Либо приспособишься к тому, кто тебя поймал, либо тебя съедят.
Мы не становимся мудрее с возрастом, Эбигейл. Но учимся избегать или, наоборот, сеять вокруг себя хаос — в зависимости от того, что желаем.
— Ты находишь удовольствие в пороке, а потом ругаешь себя за него.
— Ты находишь. Я с ним мирюсь. У меня нет твоего аппетита.
Люди не всегда говорят то, что думают. Они просто стараются помешать твоему успеху в жизни.
Быстро под чистым небом
Стынут бурные воды.
И лунный свет и тени
Гаснут и уплывают,
Словно судьбы капризы.
Ганнибал ответил в классическом стиле принца Гэндзи:
Воспоминанья о любви прошедшей
Как снег под ветром падают в сугробы.
Они остры, как утки по-пекински,
Остры, горьки, мучительно прекрасны —
Плывут, плывут во сне друг с другом рядом.
— Нет, — сказала леди Мурасаки. — Нет. Теперь остался один лед. Все ушло. Разве нет?
— Вы для меня — самое любимое существо в мире, — сказал он вполне правдиво.
— Я складываю журавликов за твою душу, Ганнибал. Тебя затягивает во тьму.
— Не затягивает. Когда я не мог говорить, меня не затягивало в молчание. Это молчание затягивало меня.
— Из этого молчания ты пришел ко мне, ты стал говорить со мной. Я знаю тебя, Ганнибал, и это знание — нелегкая ноша. Тебя влечет в сторону тьмы, но тебя влечет и ко мне.
— На Мост грез.
— У нас наверху все коридоры были увешаны такими гобеленами, — сказал он. Если встать на цыпочки, я мог дотянуться до нижнего края. — Он приподнял угол ткани и взглянул на изнанку. — Я всегда предпочитал ту сторону гобелена. Смотрел на нити и шнуры, из которых складывается картина.
— Как путаница мыслей, — заметила леди Мурасаки.
— А ты хотел бы все помнить?
— Да.
— Помнить — не всегда благо.
— Я хотел бы все помнить.
— Тогда тебе нужен Дворец памяти, чтобы все в нем хранить. Дворец созданный в твоем мозгу.
— А это должен быть дворец?
— Он станет разрастаться, будет огромным, как дворец.
— Он жаждет. Жаждет, кстати, быть тем самым, что и вы. Это его сущность — жаждать. Клэрис, как мы начинаем желать что-либо? Мы что, ищем чего бы возжелать?
— Нет. Мы просто…
— Вот именно! Именно! Мы жаждем того, что видим повседневно. Разве вы не ощущали на себе глаза всех встречных? Случайных встречных, Клэрис? Разве ваши глаза не скользят по предметам, которые вам попадаются?
— У вас есть какой-то способ справляться со страхом? — спросил доктор Лектер.
— Насколько я знаю — ничего такого, что бы помогало. Кроме желания достичь поставленной цели.
— Какие-нибудь воспоминания или картины возникают в вашем мозгу в таких случаях зависимо или независимо от вашей воли?
— Может быть. Я как-то не задумывалась над этим.