Я давно пришёл к выводу, что не превращать свою эмоциональную жизнь в пищу — это добродетель. Работы всегда вдоволь, не говоря о том, что вдоволь внешнего мира.
«Набережная неисцелимых» — одно из самых известных эссе Иосифа Бродского, посвященное Венеции. «Фондамента Инкурабили» (так это звучит по-итальянски) действительно существовала в Средние века, а название ей дал госпиталь и прилегающие к нему кварталы, в которых в те времена содержались безнадежно больные жители, зараженные чумой. Когда эпидемия, унесшая тысячи жизней, отступила, горожане соорудили в память об избавлении церковь Санта Мария делла Салюте, которая стоит и по сей день. Возможно, это место, где соединяются вода и камень, место, не отмеченное на современных картах, напоминало поэту родной город. В настоящем издании этот текст публикуется на двух языках — на английском, как он был написан автором, и в блестящем переводе на русский язык.
Автор:
И щурясь на солнце, я вдруг понял: я кот. Кот, съевший рыбу. Обратись ко мне кто-нибудь в этот момент, я бы мяукнул. Я был абсолютно, животно счастлив. Разумеется, через двенадцать часов приземлившись в Нью-Йорке, я угодил в самую поганую ситуацию за всю свою жизнь — или так мне тогда показалось. Но кот ещё не покинул меня; если бы не он, я бы по сей день лез на стены в какой-нибудь дорогой психиатрической клинике.
Главное орудие эстетики, глаз, абсолютно самостоятелен. В самостоятельности он уступает только слезе.
Любовь есть бескорыстное чувство, улица с односторонним движением. Вот почему можно любить города, архитектуру как таковую, музыку, мёртвых поэтов, или, в случае особого темперамента, божество. Ибо любовь есть роман между отражением и его предметом.
Слеза есть движение вспять, дань будущего прошлому. Или же она есть результат вычитания большего из меньшего: красоты из человека. То же верно и для любви, ибо и любовь больше того, кто любит.
Любовь, в общем, приходит со скоростью света; разрыв — со скорость звука. Падение скорости от большей к меньшей и увлажняет глаз. Поскольку ты сам конечен, отъезд из этого города всегда кажется окончательным; оставив его позади, оставляешь его навсегда. Ибо отъезд есть ссылка глаза в провинцию прочих чувств; в лучшем случае в расселины и расщелины мозга.
Ибо глаз отождествляет себя не с телом, а с объектом своего внимания. И для глаза, по соображениям чисто оптическим, отъезд обозначает не расставание тела с городом, а прощание города со зрачком.
Так и удаление того, кого любишь, особенно постепенное, вызывает грусть, независимо от того, кто именно и по каким причинам реально движется. Сложилось так, что Венеция есть возлюбленная глаза. После нее все разочаровывает. Слеза есть предвосхищение того, что ждет глаз в будущем.
Похоже, счастье есть миг, когда сталкиваешься с элементами твоего собственного состава в свободном состоянии.
Ночью в незнакомых краях бесконечность начинается с последнего фонаря.
Если это время года и не всегда усмиряет нервы, оно все-таки подчиняет их инстинктам: красота при низких температурах — настоящая красота.