Если к полудню ты малость устал, то это лишь верная примета нормального, счастливо прожитого дня.
Франц Кафка – один из самых загадочных и неординарных писателей ХХ века. Мир его произведений – особый, завораживающий своей призрачностью, некоторым сюрреализмом, изощренным переплетением самых невероятных событий, реальности и вымысла. Роман-сон, роман-абсурд «Замок», правдивый и фантастичный одновременно, – это протест против бюрократической машины, управляющей тоталитарным обществом, и бессилия человека перед системой. Неоконченный роман, опубликованный уже после смерти писателя, стал культовой книгой для многих поколений. В издание также включены рассказы писателя, в том числе знаменитая новелла «Превращение», неоднократно экранизированная.
Автор:
Потерять всё – это ещё более невероятно, чем самая большая невероятность.
Чиновники — народ образованный, но односторонний, по своей специальности каждый из одного слова может вывести целый ряд мыслей, но ему можно часами объяснять то, что касается другого отдела, и он будет только вежливо кивать головой, но не поймёт ни слова.
Сил человеческих хватает до известного предела; кто виноват, что именно этот предел играет решающую роль?
Но пение и шум — единственное, чему и вправду можно доверять в наших здешних телефонах, все остальное, что из них до нас доходит, сплошной обман слуха.
В первый миг испуга нам лезет в голову всякий вздор, но стоит немного подумать — и все становится на свои места.
Человек в своем неведении действует смелей, а потому я охотно останусь при своем неведении.
Даже ночной мотылёк, бедное насекомое, ищет при наступлении дня тихий уголок, расплывается там, больше всего желая исчезнуть и страдая оттого, что это недостижимо.
И сразу везде потухло электричество – для кого оно сейчас могло светить? – и только наверху, в щелке деревянной галереи, мелькала полоска света, и тут К. показалось, словно с ним порвали всякую связь, и хотя он теперь свободнее, чем прежде, и может тут, в запретном для него месте, ждать сколько ему угодно, да и завоевал он себе эту свободу, как никто не сумел бы завоевать, и теперь его не могли тронуть или прогнать, но в то же время он с такой же силой ощущал, что не могло быть ничего бессмысленнее, ничего отчаяннее, чем эта свобода, это ожидание, эта неуязвимость.
… никак не совладаешь с собой, со своим голосом, когда говоришь о некоторых вещах.
Хотя жалкий вид у него вовсе не от простуды, а от рождения, такой вид никаким чаем, никаким отваром не исправишь.
- 1
- 2