Фёдор Михайлович Достоевский. Бедные люди

Бедные люди капризны, — это уж так от природы устроено.

Ведь я всё видела, я ведь знала, как вы любили меня! Улыбкой одной моей вы счастливы были, одной строчкой письма моего. Вам нужно будет теперь отвыкать от меня! Как вы одни здесь останетесь, добрый, бесценный, единственный друг мой!

Вас увозят, вы едете! Да тепеть лучше бы сердце они из груди моей вырвали, чем вас у меня!

А хорошая вещь литература, Варенька, очень хорошая; это я от них третьего дня узнал. Глубокая вещь! Сердце людей укрепляющая, поучающая, и — разное там еще обо всем об этом в книжке у них написано. Очень хорошо написано! Литература — это картина, то есть в некотором роде картина и зеркало; страсти выраженье, критика такая тонкая, поучение к назидательности и документ.

Ах, друг мой! несчастие — заразительная болезнь. Несчастным и бедным нужно сторониться друг от друга, чтоб еще более не заразиться.

… Случается же так, что живешь, а не знаешь, что под боком там у тебя книжка есть, где вся-то жизнь твоя как по пальцам разложена. Да и что самому прежде невдогад было, так вот здесь, как начнешь читать в такой книжке, так сам все помаленьку и припомнишь, и разыщешь, и разгадаешь.

Воспоминания, радостные ли, горькие ли, всегда мучительны; по крайней мере так у меня; но и мучение это сладостно. И когда сердцу становится тяжело, больно, томительно, грустно, тогда воспоминания свежат и живят его, как капли росы в влажный вечер, после жаркого дня, свежат и живят бедный, чахлый цветок, сгоревший от зноя дневного.

Это какая-то дрянь, а не люди, просто дрянь; так себе, только числятся, а на деле их нет, и в этом я уверен.

Говорят, что раскаяние облегчает душу, — напротив.

Как-то лучше там, где привыкнешь: хоть и с горем пополам живёшь, а всё-таки лучше.

Когда мне грустно, так я рада болтать, хоть об чём-нибудь. Это лекарство: тотчас легче сделается, а особливо, если выскажешь всё, что лежит на сердце.

И вот какие-то подлые, мелкие случаи и взбесят всегда человека, и робость на него наведут, и всю решимость, которую заранее обдумал, уничтожат.

Нарочно разглядывал к чему бы мыслям прилепиться, развлечься, приободриться: да нет — ни одной мысли ни к чему не мог.

И нет впечатления в теперешней жизни моей, приятного ль, тяжёлого, грустного, которое бы не напоминало мне чего-нибудь подобного же в прошедшем моем, и чаще всего моё детство.

Моя мечтательность изнуряет меня.