Мешок подобных иллюзий почти каждый простой смертный тащит на своём горбу, не замечая, что мешок-то дырявый. Содержимое мало-помалу высыпается на дорогу, а груз тем не менее кажется всё тяжелее. И наконец в один прекрасный день он обнаруживает, что мешок пуст, а жизнь прошла…
Единственный надежный способ следовать голосу разума — это пуститься в неудержимую гонку по стезе безумия.
Наше безумие рано или поздно станет причиной нашей гибели.
Я — не судьба, я — некто и никто, но меня легко понять. Когда человек, увидев меня, осознаёт, кто я, в ту же секунду вопросы снимаются: ему уже незачем спрашивать, когда и где. Я — ответ. Я означаю для него «сейчас». Я означаю «здесь». Это потому, что я убиваю…
Музыка не предаст, музыка — это жизнь и цель самой жизни. Музыка — начало и конец всего.
Для всего мира каждый из нас – лишь голос без лица, голос, который можно слушать с закрытыми глазами, представляя себе кого угодно. Там, на улице, полно людей, озабоченных тем, как бы приобрести лицо, непохожее на другие, с гордостью показать его и ни о чем больше не беспокоиться. Пришла пора выйти и посмотреть, что за всем этим скрывается.
Совесть превратилась в аксессуар, стоимость которого зависела от цены барреля нефти.
Умный человек дает миру намного больше, чем получает, а хитрый старается взять как можно больше и дать взамен минимум.
Это верно, что за деньги можно купить всё. Соучастие, молчание, преступление, жизнь и смерть. За деньги люди готовы были убивать, мучить и сами мучиться.
Невозможно заставить себя полюбить снова. Для этого мало воли, пусть даже железной: тут требуется благословение случая, то есть совокупность вещей, которую до сих пор не объяснили до конца ни тысячи лет опыта, ни какие угодно рассуждения, ни поэзия, способные лишь признать ее существование.
Подозрение – как крошки в постели. Пока не избавишься от них, не уснешь.
Предположение – это путешествие, которое может длиться месяцы, иногда всю жизнь.
Дорогой, обрамленной плачем,
шагает смерть
в венке увядшем.
Она шагает
с песней старой,
она поет, поет,
как белая гитара.
Он — это некто и никто.
Уже много лет носит он свое приклеенное к голове лицо и свою пришитую к ногам тень, до сих пор не понимая, что тяжелее. Порой у него возникает неукротимое желание оторвать их, повесить куда-нибудь на гвоздь, а самому остаться на полу, подобно марионетке, у которой чья-то милосердная рука обрезала нити.