О штрафниках военные историки говорить не любят, их братские могилы безымянны.
Штрафбаты бросали в атаки на самые неприступные участки обороны немцев. Штрафбаты было вовсе не обязательно снабжать боеприпасами и провиантом, часто еду и оружие они добывали сами, в бою.
Смерть окружала их со всех сторон: спереди их косили пулеметы противника, сзади — пулеметы заградотрядов НКВД. Фильм рассказывает о трагических судьбах штрафников, жизнями которых добивались победы в самый тяжелый период Великой Отечественной войны...
— Получается, дорогой мой, большевики всё делали правильно. Одного только им не хватало. Самого главного.
— Чего же? Просто сгораю от нетерпения узнать!
— Любви к народу! Он всегда был для них средством, а не целью. Целью для них была безраздельная власть.
— И давно вы до такой эпохальной мысли додумались?
— Да вот Евангелие как-то в руки попалось, доходить стало.
— Хороший он мужик, надёжный. На таких земля стоит.
— И что я могу сделать для хорошего мужика, если он такой бардак в батальоне устроил?
— Такого бардака во всей армии хватает, Илья Григорьевич.
— Я хочу знать, о чём говорил, советский офицер, хоть и разжалованный, с предателем Родины, с власовцем? О чём?
— О Родине!
— Колись, гнида, тебе же легче будет.
— Мне уже легче, немного.
В одиночку молодому сподручней, а когда годов полный мешок, поневоле о доме да семье начинаешь задумываться.
Видать, Господь определил мне вдоволь на земле помучиться, чтоб по самые ноздри. Хотя, куда уж больше?
Защищать своё Отечество и священнослужителям не возбраняется, но по канону святого Василия Великого — человек, солдат, исполнивший свой долг на войне, три года к причастию не допускается. Грех, даже необходимый, должен быть очищен.
— Святой отец, Вы своим храпом всех святых на небе разбудили!
— А? Что? … Изыди, а то прокляну!
— Только не надо задавать дурацких вопросов: «Откуда здесь взялся священник?»
— Молиться будем?
— Это кто как желает. Только молитва, идущая от души, дойдёт до Господа. [берёт в руки гитару]
— Вы и на гитаре бацать можете, святой отец?
— Могу, заблудшая душа. Могу.
— Вы поняли, фраера, что такое наш, советский священник?
— Что желаете услышать?
— «Мурку» давай!
— «Мурку» тебе исполнят на «малине», когда ты туда попадёшь, если останешься жив, в чём я сильно сомневаюсь, дитя моё.
— Где ж ты на гитаре так бацать наблатыкался?
— На каком же мерзопакостном языке ты говоришь, заблудший сын мой?
— Как на каком? На русском!
— О многострадальный русский язык…
Трудно жить со злым сердцем, и помирать трудно.
Я тебе горбатого лепить не буду, комбат, я тебе напрямки скажу — окромя советской власти еще мать-родина есть, земля родная… Ты думаешь, ежели вор, то ничего святого у меня нету? Да поболе, чем у тебя, комбат. Я вот родом с-под Орла, из села Ивантеевка, а там теперь немец хозяйничает, а у меня там мать-старуха, сестренка совсем малая — это мне хуже ножа в сердце…