Ви́ктор Алекса́ндрович Сосно́ра — советский и российский поэт, прозаик и драматург. Оригинальная и сложная поэтика текстов Сосноры наследует, в частности, романтизму и футуризму. Вопрос о месте Сосноры в русской литературе сложен; как пишет Данила Давыдов, Соснора — безусловный современный классик, оказавший влияние на многих авторов, но это сочетается с «непрочитанностью и неотрефлектированностью» его наследия.
Пророк — про рок, про свет — поэт,
мне — нет судьбы и нет святилищ.
Мне просто в мире места нет.
Не жалуюсь. Уж так случилось.
1969 год.
Солнце знает свой запад.
Луна знает свои приливы.
Муравей знает своё завтра.
Цапля знает своих цыплят.
Все знают: солнце — небесное тело,
луна — карманное зеркальце солнца,
муравей — карликовое животное,
у цапли — одна, ей свойственная, нога.
1966 год.
Суету сеют
бесы и боги,
тьма и томленье.
Это их игры
света и смерти,
тайны и знаки.
Нет наших истин:
солнце, как сердце
бьется над нами!
1969 год.
Во мире синем,
в море слёз
торпедами плывут слова.
Пока подводно.
Но всерьёз.
Над Ладогой вечерний звон,
перемещенье водных глыб,
бездонное свеченье волн,
космические блики рыб.
Не нужен юг чужих держав,
когда на ветках в форме цифр,
как слезы светлые дрожат
слегка пернатые птенцы,
Когда над Ладогой лучи
многообразны, как Сибирь,
когда над Родиной звучит
вечерний звон моей судьбы.
Что ж! летом легче. Лето лечит.
На всех качелях —
мы не мы!
Что ж. Лето кончено, конечно.
Необходимо ждать зимы.
Трамвай прошел, и шум замолк.
Что делать, ждать, уйти ли,
Уйти, взломав дверной замок,
разбив о ночь будильник.
От комнатных идиллий
Уйти и на мосту курить.
Стучит будильник.
Подробный, ровный стук.
Будильник. Стрелки сложены
приклеились к двенадцати.
То — стрелки и положено
в двенадцать обниматься им.
То стрелки, им не трудно
встречаться ежечасно,
встречаться на секунду,
и вновь на час прощаться.
А мы и на секунду
встречаемся не часто,
и даже очень трудно
нам всякий раз прощаться.
Листья, листья! парашюты
с куполами алыми.
Вы, дожди, располосуйте
асфальтовые ватманы!
Время крутится в моторах,
отмирает в молочае.
Листья мне кричат: — Мы тонем!
а другие: — Мы летаем!
Парус парит! Он планирует близко,
блещет — шагах в сорока.
будет ли буря? разнузданы брызги,
злоба в зеленых зрачках!
Будет, не будет, не все ли едино?
Будет так будет. Пройдет.
Жирные птицы мудро пронзают
рыбу губой костяной.
Вот удаляется ветреник-парус.
Верит ли в бурю бегун?
Вот вертикальная черточка — парус…
Вот уж за зримой чертой.
Буря пройдет — океан возродится,
периодичен, весом,
только вот парус не возвратится.
Только-то. Парус.
И все.
Не отменна Марина станом.
Невысока, курноса явно.
Но, конечно, не кринкой сметаны
обаяла Марина Бояна.
У Марины очи неистовы,
голубее бабьего лета.
А походка —
увидишь издали
и пойдёшь далеко
следом.
Обожает Марина ви́на.
Пьёт с Бояном и спит в чернике.
Только не побежит Марина
за Бояном в родной Чернигов.
Что возьмёшь с гусляра Бояна,
продувного, как сито,
разве будешь от песни
пьяной?
Или сытой?
Песня ценится много ниже,
чем на властном заду прыщик.
Никогда не уйдет Марина
от боярских бочонков и пищи.
1959 год.
Нет привала. Вся судьба — перевал!
Запорожье!
Нет реки Иордань!
Если хочешь предавать — предавай,
Поторапливайся! Эра не та!
Нынче тридцать за меня не дадут.
Многовато бескорыстных иуд.
Поспешай! Петух голгофы поет.
Да святится святотатство твое…
Белый вечер, белый вечер,
колоски зарниц.
И кузнечик, как бубенчик
надо мной звенит.
Кто сказал,
что осень —
это умиранье?
Осень осеняла
Пушкина и Блока,
ливнями сияла
в облаках-баллонах.
Осень означает:
снятие блокады
с яблок!
Пачки чая!
Виноград в бокалах!
Осень гонит соду
волжскую на гравий,
строит свой особый
листопадный график.
Как вагоны сена,
движется кривая
листокаруселья,
листокарнавалья!