Нет ничего короче жизни цветка. В один день он распускается, окрашивается и увядает.
Теория сера, а вечно зелено дерево жизни.
— Что вы суетесь? Что вы знаете о старости? Стареть — это скучное занятие.
— Но пока это — единственное средство долго жить.
Все в мире имеет оборотную сторону. Две стороны магии.
Духовная жизнь не приемлет поверхностного отношения. Мы должны быть готовы взять на себя ответственность. Если мы чересчур увлечемся внешней стороной духовной жизни, то можем забыть о ее главном предназначении — очищении сердца.
— Ты голая в «Телеграф», дорогая?
— …
— Передай бекон, пожалуйста.
Ты надеешься, ты мечтаешь, но не веришь до конца, что когда-нибудь всё сбудется, как сбываются мечты героев фильмов. А когда это всё же происходит, тебе хочется, чтобы всё было иначе, ощутимей, реальней. Я ждал, когда чувства нахлынут на меня волной, но этого так и не случилось…
Знаете, при столкновении с акулой, или в случае любой жуткой трагедии, лучше всего погибнуть сразу. Чтобы тебя торжественно похоронили, кто-нибудь произнесёт речь, а все вокруг будут говорить, каким славным парнем ты был. Или же выздороветь, чтобы все смогли позабыть о случившемся.
Лучше умная дурнушка, чем красивая идиотка.
Я чувствую себя хамелеоном, которого положили на поверхность, цвет которой он не в состоянии воспроизвести.
Хорошие работники не тащат за собой домашние проблемы на рабочее место.
Карен, когда я слышу твой голос – словно кто-то сыплет мне на сердце груду жемчуга. Вот так.
«Дональд», — сказал я, когда добрался до поля. «Я пришел к выводу, что ты просто не живешь в этом мире». Он удивленно посмотрел на меня с крыла своего самолета, где он учился заливать бензин в бак. «Конечно нет. Можешь ли ты мне назвать кого-нибудь, кто живет в нем?»
«Что ты хочешь этим сказать, могу ли я назвать кого-нибудь, кто живет? Я! Я живу в этом мире!»
«Превосходно», — похвалил он, как будто мне удалось самостоятельно раскрыть страшную тайну. «Напомни потом, что сегодня я угощаю тебя обедом. Я просто поражен, что ты умеешь постоянно учиться». Это сбило меня с толку. Он говорил без сарказма и иронии; он был абсолютно серьезен. «Что ты хочешь сказать? Конечно же я живу в этом мире. Я и еще примерно четыре миллиарда человек. Это ты…»
«О, боже, Ричард! Ты серьезно! Обед отменяется. Никаких бифштексов, никаких салатов, ничего! Я-то думал, что ты овладел главным знанием». Он замолчал и посмотрел на меня с сожалением. «Ты уверен в этом. Ты живешь в том же мире, что и, например, биржевой маклер, да? И твоя жизнь, как мне кажется, только что круто изменилась из-за новой политики Биржевого комитета — от перераспределения министерских портфелей с пятидесятипроцентной потерей вложений для держателей акций? Ты живешь в том же мире, что и шахматист-профессионал? Нью-Йоркский открытый турнир начинается на этой неделе. Петросян, Фишер и Браун сражаются за приз в полмиллиона долларов. Что же ты тогда делаешь на этом поле в Мейленде, штат Огайо? Ты и твой биплан, «Флит», выпуска 1929 года, здесь, на фермерском поле, и для тебя нет ничего важнее, чем разрешение использовать это поле для полетов, люди, желающие покататься на самолете, постоянный ремонт мотора и то, чтобы, не дай бог, не пошел град… Сколько же, по твоему, человек живет в твоем мире? Так ты стоишь там, на земле, и серьезно утверждаешь, что четыре миллиарда живут не в четырех миллиардах разных миров, ты серьезно собрался это мне доказать?» — он так быстро говорил, что начал задыхаться.