Можно ли любить всех, всех людей, всех своих ближних? Конечно, нет, и даже неестественно.
У тебя, Парфен Семеныч, сильные страсти, такие страсти, что ты как раз бы с ними в Сибирь, на каторгу, улетел.
Я, пойду за тебя, Парфен Семенович, и не потому, что боюсь тебя, а все равно погибать-то. Где ведь и лучше-то?
Ведь теперь их всех такая жажда обуяла, так их разбирает на деньги, что они словно одурели. Сам ребенок, а уж лезет в ростовщики! А то намотает на бритву шелку, закрепит, да тихонько сзади и зарежет приятеля, как барана.
… он до того меня любит, что уже не мог не возненавидеть меня.
— Вот, давай-ка, на рынок за картошкой сходи.
— Настасья! Меня ж товарищи засмеют, богатырь — и за картошкой.
— Правильно, зачем тебе этот больной гениталий?
— Гениталий — не гениталий, а замуж звал! Кстати, никто не хочет еще меня замуж позвать?
— Как? И Вы здесь, жемчужина моя? Дайте-ка я Вас незамедлительно поцелую!
— Парфён Семёныч, куда те целоваться-то? Ты ж облеванный весь!
— Ну что, сволочь столичная, знакомиться будем?
— Чем обязаны, Настасья Филипповна? Вы, я слышу, основательно датая? Поскандалить изволите или так, от чистого сердца?
— Поскандалить. А слышали, что я за вашего дрочилу могу пойти?
— Чё это он дрочила то?
— Так кто ж не знает? Все знают, самый первый в столице рукоблуд.
Я вами доведена до точки сборки. Вы меня под Pink Floyd невинности лишили и к дзен-буддизму пристрастили, а сами жениться на другой задумали?.. Я вас наверняка в подъезде серной кислотой оболью. В суд подам. За растление несовершеннолетней гражданки Украины. То есть меня. И деньги здесь ни при чём — я ими пользоваться не умею!
В отвлеченной любви к человечеству любишь почти всегда одного себя.