Мне 35 лет. Всё погибло, всё! Какое я ничтожество! Лермонтов восемь лет как лежал в могиле! Наполеон был генералом! А я ничего в вашей проклятой жизни не сделал! Ничего! Вы погубили мою жизнь! Я ничтожество по вашей милости! Где я?! Где мои силы, ум, талант?! Пропала жизнь! [Обращаясь к жене] И ты здесь, хранительница очага в котором давно ничего не тлеется! Ложь, обман! Как я ненавижу тебя с твоими канарейками, борщами! Я знаю, тебе деваться некуда так же как и мне. Боже мой, каждый день видеть тебя, слышать твой голос, презирать тебя и себя, и знать, что никуда не деться! Куда мы все денемся, куда?!
Теперь я знаю, наверное, достаточно один раз предать, один раз солгать тому, во что верил, что любил и уже не выбраться из цепи предательства, уже можно не выбраться.
Как немного нужно для счастья: сидеть уютно и тепло в таком вагоне, пить чай у лампы и беседовать о хорошем со случайным попутчиком, и уезжать навсегда, насовсем, чтобы не тянулась следом эта бессмысленная череда лет и поступков.
Ждёшь этого лета, как праздника, ждешь, а когда придёт — скорей бы кончилось.
Мне ничто не может мешать… Я лежачий камень. Лежачие камни сами созданы для того, чтоб мешать…
Со мной судьба моя сыграла то, чего я ни в каком случае не мог предполагать в то время, когда вы видели во мне второго Байрона, а я в себе будущего министра каких-то особенных дел и Христофора Колумба. Я школьный учитель, Софья Егоровна, только всего.
Жена — это самая ужасная, самая придирчивая цензура.