Малкольм Мюррей

— Это дело чрезвычайной срочности.
— Боже, сэр Малкольм. Куда спешить египтянам возрастом в две тысячи лет?

— Он пришёл ко мне с кровью на лице. С кровью моих родичей, моих детей и внуков. Он умолял меня убить его, снять с него скальп и носить на поясе.
— Почему ты этого не сделал?
— Потому что я подумал, что будет более жестоко позволить ему жить и страдать.

— Всё дано нам богом, кроме кораблей.
— Но в своих путешествиях, вы бывали на многих.
— Приятнее от этого не становится.

Мы продолжим войну. Нам можно проиграть любой бой, кроме последнего.

Я вспомнил одну охоту на львов много лет тому назад. Ты двигаешься сквозь заросли и видишь мельком добычу. В основном гриву, плечи. Ты готовишь оружие, делаешь всё очень тихо, и вот наступает момент: ветер меняется, трава перестаёт качаться, лев поворачивается, смотрит на тебя, и в этот момент ты понимаешь, что ты уже не охотник, ты сам жертва.

Мы не можем переделать прошлое, мы будем жить с нашей виной.

Вы кажетесь свободно мыслящим человеком, наблюдающим мир не скованным тем, что мы называем правдой.

— Я ищу правду.
— Вы ещё очень молоды. Я давно усвоил, что правда изменчива.

Когда видишь реку, ты должен идти по ней до самого источника, несмотря на преграды и на павших товарищей, которых она забирает по пути.

— Скоро она перестанет быть собой.
— Тогда я буду любить ту, кем она станет.

— У вас душа поэта, друг мой.
— И соответствующий счет в банке.