— Ты совсем не ешь.
— Я не могу. Я в пучине отчаяния. Разве можно есть, когда ты в пучине отчаяния?
— Нет, я никогда не была в пучине отчаяния, поэтому не знаю.
Такое хорошо в грустных историях — представлять, как ты их героически проживаешь, но это не так просто, когда ты скорбишь, правда?
Мне говорят, что я легкая на подъем. Я бы предпочла быть красивой, но нельзя иметь все сразу.
Моя жизнь — идеальное кладбище похороненных надежд.
Я не собираюсь думать о Гилберте Блайте ни секундой больше… мозг, прекрати.
— Мы можем хоть раз не спорить?
— Ты не мог бы мне не перечить?
— Ты не сердись на меня, Энн, у меня такая привычка — говорить правду в глаза. На это не стоит обижаться.
— Все равно все обижаются. И что с того, что у вас такая привычка? А если бы кто-нибудь втыкал людям в спину булавки и говорил: «Не сердитесь, у меня такая привычка»? Как бы вам это понравилось? Наверное, решили бы, что он не в своем уме.
Это вообще полезно — заставлять себя делать то, что не нравится, если, конечно, в меру.