Бабушка тихо говорила:
— Сяду у окна и сижу, сижу. Думаю, кто бы мне сказал: иди тысячу ден, босиком, в любую зиму, чтобы сыночков увидеть своих, и я бы пошла. Ништо не говорить, не трогать, просто увидеть, как дышат.
Бабушка говорила спокойно, и за словами её стоял чёрный ужас, то самое, почти немыслимое одиночество, о котором совсем недавно думал Саша – одиночество, открывшееся иной своей стороной – огромное, но лишённое эха, – оно не отзывалось никак, ни на какие голоса.
Захар Прилепин – прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна». Автор романов «Обитель», «Черная обезьяна», «Патологии», сборников рассказов «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой».
Тихое воскресное утро в Москве начала «нулевых» взрывается криками «революция!», «война!», «любовь!»: это марширует «Союз созидающих», ватага молодых романтиков, ломающих мир об колено. Они живут в дурное, неправедное, нечестное время — и не хотят с этим мириться. Они живут быстро и готовы умереть молодыми, готовы погибнуть за свои мечту и правду.
Шумные митинги, драки, захваты администраций, — и покой полузаброшенных деревень, где доживают свои дни последние старики и где пытается найти приют главный герой, Санькя, — разительно непохожи; но и наивная революция, и умирающий мир русской деревни одинаково обречены.
«Санькя» — знаковый роман «двухтысячных», горьковская «Мать» XXI века.
Думал о маме и Яне. Они сменялись в голове, и обеих их было жалко нестерпимо, и обе казались родными настолько, что умереть за них хотелось немедленно и легко.
Он устал и умер. Мог бы и дальше жить, усталый. Предпочёл умереть.
Для вас Россия уже не имеет этнического смысла, не говоря о смысле пространственном… Вы обезумели, вы погрязли в своём духовном опыте — о нём лишь и говорите. Но первичны в вашем поведении всё-таки не ваши искания, не ваше маловнятное понимание добра, которое вы так легко предаёте, едва речь заходит об ином понимании бытия, — первично всё-таки ваше разочарование, которое настигло вас не так давно и раздавило.
Когда у каждого в сердце своя беда, соприкасаться этим сердцам, может быть, и незачем. Разве надо идти за грань того, что и так едва выносимо?
Я сказал, что не нуждаюсь ни в каких национальных идеях. Понимаете? Мне не нужна ни эстетическая, ни моральная основа для того, чтобы любить свою мать или помнить отца…
Он примостился у телевизора, листая его, привычно настроившись на безболезненное получение нескольких доз пошлости и невежества.
— Куда собрались? — спросил один из них неприветливо — тоном, которым разговаривает вся милиция России, словно каждый встреченный ими уже заведомо негодяй.
Можно спорить с тем, кто ищет истину, с тем, кто хочет утвердиться в своем мнении, спорить бесполезно.
— Черт, откуда у них столько денег? – привычно дивился Саша на дорогие машины, из которых выходили молодые люди в хорошей одежде. – Одна эта машина стоит столько, сколько мать моя не заработает за сто сорок лет. Она что, плохо работает?.. Или я опять задаю глупые вопросы?
Олег выскочил, вскрыл «Волгу», вернулся обратно с флагом.
– Такие вещи надо делать красиво, – сказал Олег.
– Все, что делаешь один раз в жизни, надо делать красиво, – повторил он.
Неправда, когда говорят, что жизнь — это всегда выбор. Иногда выбора нет.
… прошёл дождь, тихий, легко прошуршавший, весёлый и нежный, будто четырехлетний мальчик проехал мимо на велосипеде.