Я никогда бы не бросил его одного. Но сейчас не время для правды. Я должен солгать, обмануть так, как никогда раньше не обманывал. Как мне даже в голову не приходило.
— Макс, — говорю я, глядя ему прямо в глаза, — я не настоящий. Я воображаемый.
И тут Освальд делает невероятное. Он меня обнимает. Он обхватывает меня своими огромными руками и стискивает плечи. Он отрывает меня от сиденья. Впервые он касается меня не для того, чтобы ударить, и это странно. Освальд тает, но обнимает меня.
— Я узнал, что исчезаю сегодня утром, когда проснулся и посмотрел сквозь руки, — говорит он, все еще не отпуская меня. — Сначала я испугался, но я и в больнице все время боялся. А теперь я познакомился с тобой и с Тини. Я катался на лифте и в автобусе. Я познакомился с миссис Госк. Я спасу Макса. Это важнее, чем все, что я сделал в своей жизни.
Я был в подвале всего две минуты назад, осматривал там шкафы, нашел ящик с гвоздями. Две минуты назад миссис Паттерсон не было в подвале, а сейчас она выходит из подвала и закрывает за собой дверь.
Мне становится страшно. Так страшно мне еще никогда не было.
Макс не знает, что такое дружеская болтовня. На самом деле Макс не очень-то и хочет это знать.
Я терпеть не мог Пиноккио. Думаю, я один во всем классе. Пиноккио был живой, но ему было этого мало. Он мог ходить, говорить, дотрагиваться до настоящих вещей, но он всю книжку хотел еще чего-то. Пиноккио не понимал, какой он счастливый. Этой ночью я вспомнил про Пиноккио из-за того, что сказал Освальд про призраков и воображаемых друзей. Думаю, он был прав. Быть призраком лучше. Призраки хоть когда-то жили. Воображаемые друзья вообще никогда не жили, в реальном мире их никогда не было. Призрак не исчезнет, если вдруг кто-то перестанет в него верить. Или забудет про него. Или придумает кого-нибудь получше. Если бы я был призраком, я бы ни за что не исчез.
Он просто по-своему относится к людям. Они ему нравятся, но по-своему. Он любит их на расстоянии. Чем дальше от него, тем больше нравятся. И ему не нравится, когда до него дотрагиваются. Когда кто-нибудь до Макса дотрагивается, весь мир вокруг сразу становится ярким и хрупким.
Сейчас десять часов пятьдесят одна минута, то есть скоро кончится сериал, и нельзя ничего пропустить. Можно, если хочешь, пропустить первые десять минут, но последние десять минут — никогда, потому что именно в это время происходит самое интересное.
Она как будто старается показаться настоящей, вместо того чтобы быть настоящей.
Я знаю, что спасать Макса правильно. Но какая разница, правильно ли я поступаю или нет, если я исчезну? Правильные поступки хороши, только когда ты остаёшься, чтобы порадоваться, что их совершил.
Странное дело, люди столько учатся в колледжах, чтобы стать учителями, но не все знают даже самые простые вещи. Например, как рассмешить детей. Или дать им понять, что их любят.
Они ссорятся, потому что они взрослые. Взрослые любят ссориться.
— Может быть, все дьяволы похожи на обычных людей, — говорит Освальд. — Может быть, потому они и успевают сделать много зла.
В мире есть два типа учителей: те, которые играют в школу, и те, которые учат в школе.
Трудно не волноваться, потому что если стараешься не волноваться, значит точно есть причины волноваться.