Андрей Васильев. Файролл. Квадратура круга

Вот мы все себя считаем стратегами, всё мы просчитываем, всё предусматриваем. Фигня. Чем многослойней план, чем тоньше расчёт, тем больше вероятность ошибки. Наши предки, люди неглупые, давным-давно изрекли: «Где тонко — там и рвётся». А у меня, по ходу, везде тонко было.

Выше головы не прыгнешь, ниже задницы не сядешь.

Мужчины по сути своей хаотичны, ими правят инстинкты и сиюминутные желания. Не всеми, разумеется, но подавляющим большинством — точно. А вот женщины — дочери порядка, и для них стабильность — признак того, что все идёт по намеченному плану. Ей, женщиной, намеченному. Других, собственно, быть и не может, ибо мужчины, по их мнению, неспособны к разумному и целесообразному планированию.

Где он?  — раздался громкий девичий вопль, — Где? Проводите меня к нему, я хочу плюнуть в этого человека!

Если четкого понимания цели нет, то жизнь никогда не повернется к человеку улыбающейся стороной. Потому что даже ей, жизни, неприятно, если она ни о чем.

Тьфу! Вот ты как тот пьяный, что до кочерёжки докопался, отчего та черна, да отчего гнута…

В приёмной Зимина никакой суеты не было. Там как всегда царили тишина, покой, порядок и привычно ухоженная, не сказать — холёная Елиза Валбетовна.
—  Никифоров, — как всегда в её голосе имелись нотки недовольства и не очень мягкой иронии, — Ты у нас прямо как Гвидон из сказки поэта Пушкина.
—  В смысле — красив, молод и богат?
—  В смысле — чуть что, а ты уже мухой здесь, — не стала повышать мою самооценку референт Зимина, – Примчался и давай жужжать.

Разбудила. Вот всё-таки разбудила.
—  Не пойду я никуда, — уже членораздельно произнес я, — Не хочу. Лучше расстреляй меня.
—  И очень плохо!  — назидательно произнесла Вика.
—  Расстреляй хорошо, — предложил я, — Найми актёров, одень их в белогвардейскую форму, и пусть лощёный офицер с тонкими усиками, махнув перчаткой, крикнет: «Огонь». Он даже может обругать меня: «краснопузой сволочью».

… кто воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть.

Уважение — это не тогда, когда подают руку, увидев, что ты надумал встать, и не тогда, когда все вскакивают на ноги, стоит тебе войти в комнату. Не надо путать уважение с вежливостью и страхом, это разные вещи. Уважение — это когда слова, сказанные людьми друг другу, отпечатываются в душе, словно благородная чеканка на золотом изделии.

Когда в глазах есть огонь, в руках сила, а в голове мысли, это всегда хорошо. Это значит, что в твоей жизни есть смысл. А вот когда мысли ещё есть, а всего остального нет, то подобное куда печальней. Потому что из этого следует только одно — пришло время умирать, да. Ибо что может быть сквернее, чем осознание собственного бессилия?

Счастье — это как передышка у случайного костра на длинном пути по ночному лесу. Немного тепла, немного покоя — и снова тебе идти по темной дороге без просвета, зачастую даже не зная, далеко ли до того места, где деревья сменятся лугом или степью. И есть ли выход из этого леса вообще?

—  О чём задумался?  — прощебетала Олеся, пристраивая свою голову мне на плечо, — Что-то не так?
—  Всё так, — приобнял её я, — Просто после соития всякая тварь грустна бывает. Закон бытия.