— Но знаешь что? Я просто разговариваю с тобой, а настроение само собой улучшилось, будто я слушаю произведение Вагнера.
— Такие слова приятней слышать от хорошенькой женщины, а когда подобное говоришь ты — меня аж передёргивает!
— Кстати, скажи-ка мне своё определение анархизма…
— Отрицание правительства и властей, но отличное от полного хаоса и беспорядка.
— Точно. Свергнуть нечеловеческую систему контроля и создать более людскую…
Я ничего не знаю о его прошлом, но уверен на все сто, что в его жизни был какой-то переломный момент. Именно тогда он осознал всю свою исключительность. Он может контролировать свой психопаспорт. Некоторые сочли бы это привилегией. Но Макишима так не считает. Полагаю, он чувствовал отчуждение. В нашем обществе, если тебя не признает Сивилла, не значит ли это, что ты не считаешься человеком?
— Сколько лет, сколько зим, Когами.
— Не могу сказать, что ожидал твоего преследования меня досюда.
— Ты арестован.
— Арестован? Ты понимаешь ситуацию, в которой мы находимся?
— Ты был тем, кто послал террористов в Японию.
— А? Что? О чем ты? Тогда… Итак, инспектор. Собираешься остановить меня или отпустишь?
— Когами, я буду с тобой.
— Ну и ну.
— Это временно. На время расследования.
— Понял, инспектор.
Если не хочешь, чтобы у тебя постоянно что-то отбирали, перейди на другую сторону и начни отбирать сама.
Не пытайся понять разум преступника. Затянет ведь.
— … Выбора нет.
— Ошибаешься. Дело не в отсутствии выбора, просто сейчас не видно других вариантов.
Когда происходит что-то невозможное, существует только два объяснения: либо твои предположения неверны, либо ты не в себе.
Не люблю говорить за всех, ведь люди бывают разные. Но сейчас позволю себе обобщить. Люди в массе своей весьма изворотливы. Мы часто невольно стараемся избежать своих обязанностей.
Если у нас есть болото, дна которого не видать, захочешь узнать, что в нём, — приходится нырять.
— Почему ты так не хочешь, чтобы его убили?
— Это противоречит закону. Я не могу закрывать глаза на преступления.
— Почему ты так упорно подчиняешься закону, если он не может судить преступников и защищать людей?
— Закон не защищает людей. Люди защищают закон.