— Она пропала. Её нет. Море большое вычерпайте и найдёте…
— Она не пропала! Вот она. Наконец-то я её сумел украсть.
— Какая же вы всё-таки сволочь, Нарышкин!
А вечером, попивая с Нарышкиным слабенькое винцо возле камина, ученый слушал этого старого человека, сокрушавшегося о бедах отечества.
— Я ведь долго жил в Европе, — говорил он, — и много живу в России. Для Европы она всегда останется сфинксом, и все будут удивляться нашему могуществу и нашим бедам. Но для меня, для русского, останется трагической загадкой: как мы ещё не погибли окончательно под руинами собственных ошибок?