Будущее стремительно мчится на тебя. И пока оно не умчалось прочь, у тебя есть одно-единственное мгновение, чтобы превратить его в милое, узнаваемое и достойное прошлое. Мгновение за мгновением будущее мерцает в твоей руке. Если ты не сумеешь поймать, не схватив руками, не разрушив, придать форму этой веренице мгновений, у тебя не останется ничего за спиной. Твоя цель, её цель, цель всех нас — вылепить самих себя и оставить свой отпечаток на этих разрозненных кусочках будущего, которые, соприкоснувшись, перерастут в быстро исчезающие кусочки прошлого.
«Кладбище для безумцев. Еще одна повесть о двух городах» — второй роман в условной трилогии, к которой также относятся «Смерть — дело одинокое» и «Давайте все убьем Конста нцию». Снова действие происходит в Голливуде, снова ближайшей жанровой аналогией — хотя отнюдь не исчерпывающей — будет детектив-нуар. Ровно в полночь во время хеллоуинской вечеринки на примыкающем к легендарной студии легендарном кладбище главный герой (писатель-фантаст и сценарист, альтер эго самого Брэдбери) видит студийного магната, погибшего в такую же ночь Хеллоуина двадцать лет назад. Отыскать выход из лабиринта смертей, реальных и мнимых, герою помогают надменный австрийско-китайский режиссер с неизменным моноклем и бальзамировщик мумии Ленина, иисусоподобный забулдыга по имени Иисус Христос и лучший в мире аниматор динозавров.
Автор:
— Я голая, как обычно.
— Я заметил, Констанция.
— А ты не изменился: смотришь на мои брови, а не на сиськи.
— И ты не изменилась. И сиськи, похоже, тугие.
— Ты не заметил, здесь происходит что-то странное?
— Только что здесь прошагала римская фаланга из сорока человек. По десятому павильону бегала горилла, волоча собственную голову. Из мужской уборной выкинули одного художника-постановщика, он голубой. Иуда устроил в Галилее забастовку, требует, чтобы платили больше сребреников. Нет-нет. Ничего странного, иначе я бы заметил.
Сумасшедие — это те, кто решил остаться в этой жизни, — сказал Крамли. — Они настолько любят жизнь, что не разрушают её, а возводят для себя стену и прячутся за ней. Они притворяются, будто не слышат, но они слышат. Притворяются, будто не видят, но они видят. Их сумасшествие говорит: «Я ненавижу жить, но люблю жизнь. Я не люблю правила, но люблю себя. Поэтому, чем ложиться в могилу, я лучше найду себе убежище. Не в алкоголе, не в кровати под одеялами, не в шприцах и не в дорожках белого порошка, а в безумии. В собственном доме, среди своих стен, под своей безмолвной крышей». Поэтому сумасшедшие, да, они вселяют в меня надежду. Смелость оставаться живыми и здоровыми, а если устанешь и нужна будет помощь, лекарство всегда под рукой — безумие.
Здесь в зоопарке, за решетками нас держат деньги. А там, в зверинце, болванов держат под замком их глупые мечты.
Ничего не умирает на всегда. Все возвращается. Если захочешь, конечно.
Не волнуйтесь. Страх приходит потом, когда в три часа ночи я вспоминаю о вас.
Жизнь — как нижнее белье, ее надо менять дважды в день. Вечер закончился, я хочу его забыть.
— А как же все эти люди две тысячи лет назад слушали и ничего?
— У них не было часов, Иисус.
— Вeрно. Лишь солнце, медленно плывущее по небосклону, и бесконечные дни, чтобы сказать самое важное.
Это было как бальзам на душу — поговорить о чем нибудь дурацком, бессмысленном, нелепом: безумие, выбивающее из меня мое собствнное крепчайшее безумие.
Не трогай за живое. У меня собачий нюх, но гордость, как у кошки. Берегись, Смерть.
Мужчина целует руку Констанции. На что она отвечает:
— Вкус начинается с локтя!
- 1
- 2