Тело не способно различать очищение от грехов и наказание. Ибо тело невежественно и к тому же ещё безгласно.
Что есть скорбь мира, если не горе любви, выраженное в столь многих и разных словах?
Мы безрассудно движемся к бездне, поставив между собой и её краем нечто, не позволяющее её видеть.
И как настойчиво все твердили: держись, будь храброй, тужься! тужься! тужься! — и так на протяжении восемнадцати часов. Рожать. Дарить жизнь ребенку. Словно роды — это дар небес, невесть какая радость. В тот момент Лорейн так и подмывало сказать всем: роды — это совсем не дар, это когда у тебя отбирают. Младенец проталкивается, изо всех сил стремится выйти из тебя. Он — сосуд насилия, жаркой невыразимой ярости.
Киноэкран есть не что иное, как сама вселенная, на которую проецируются бесчисленные безымянные формы жизни.
Страх рождается из надежды, и если ты сумеешь выбросить надежду из жизни, то вместе с ней избавишься и от страха.
Молодым ацтекам, видимо, разрешалось ненадолго стать богом, — а может быть, их для этого выбирали, не знаю, как уж там было, — при условии, что, когда настанет время, им, следуя религиозному обряду, вырежут сердце на алтаре. Человек соглашался сначала стать богом, а потом соглашался, чтобы у него вырезали сердце. Вот я и думаю, стоит ли ценой такой жертвы становиться богом? А в конце что — похороны при большом стечении народа?
Один греческий философ утверждал, что то состояние, в котором пребывает еще не рожденный на свет младенец в утробе матери — самое сладостное. Ну а я уверен, что самое сладостное состояние — это сон. Ты мертв, и в то же время жив. Нет ощущения совершеннее.
There was a Greek philosopher who taught that, of all things, not to have been born is the sweetest state. But I believe sleep is the sweetest state. You’re dead, yet alive. There’s no sensation so exquisite.
Мы верим в то, что считаем правдой, пусть даже иногда это невозможно доказать!
… все остальные дети в приюте, совершенно чужие ей, дети, которых она боялась и не любила, были на деле ее братьями и сестрами. Просто раньше она их не знала, а вот теперь узнала. И весь этот огромный мир был населен несметным количеством ее братьев и сестер. Несть им числа, точно песчинкам, и у каждого есть душа, и все одинаково любимы Богом.
Смерть — лишь последняя сцена последнего акта.
Death is just the last scene of the last act.
Она не была влюблена, но полюбила бы, если бы это могло ее спасти.
She wasn’t in love but she would love him, if that would save her.
Вы когда-нибудь видели снимки нацистских лагерей смерти? Или Хиросимы, Нагасаки? Горы трупов, сваленных, как поленья? И среди них — и совсем маленькие дети, и даже младенцы. Вот из-за чего следует огорчаться! Это и есть порнография!