Мировое дно полно сокровищ, только мир перевернут вверх дном.
Джек Керуак — американский писатель, поэт, важнейший представитель литературы «бит-поколения». Пользовавшийся читательским успехом, но не избалованный вниманием критиков при жизни, Керуак сегодня считается одним из самых значительных американских писателей. Его спонтанный исповедальный язык вдохновлял таких авторов, как Том Роббинс, Ричард Бротиган, Хантер Томпсон, Кен Кизи, Уильям Гибсон, Боб Дилан, его называли «королём битников».
Большую часть жизни Керуак провёл либо скитаясь по просторам Америки, либо дома у своей матери. Сталкиваясь с меняющейся страной, Керуак стремился найти в ней своё место, что в какой-то момент привело его к отрицанию ценностей 1950-х годов. В его творчестве проявляется желание вырваться на свободу из социальных шаблонов и найти в жизни смысл. Поиски могли приводить его то к экспериментированию с наркотиками, то к освоению духовных учений, таких как буддизм, то к путешествиям по миру. Его книги иногда называют катализатором контркультуры 1960-х. Самые известные романы Керуака — «В дороге» и «Бродяги Дхармы».
Род деятельности:
писатель, поэт
Дата рождения:
12.03.1922
Дата смерти:
21.10.1969 (47)
Книги:
Жизнь слишком грустная штука, чтобы прожигать её и растрачивать на кутежи.
Мой отец был великий человек, любил одну поговорку: «В этом мире гораздо больше ослов, чем слов».
– Да мне вообще плевать, я просто хочу просидеть наверху один все лето.
– Это ты сейчас так говоришь, а скоро запоёшь совсем по-другому. На словах-то все храбрые. А потом начинаешь базлать сам с собой. Это ещё ладно – главное, сынок, не начинай себе же отвечать.
Ага, те, кто хорошие, остаются на небесах, они были на небесах с самого начала.
Алва говорит, пока такие, как мы, залипают на том, чтобы стать настоящими восточными людьми и носить халаты, по-настоящему восточные люди читают про сюрреализм, про Чарлза Дарвина и торчат от западных деловых костюмов.
Все тропы таковы: сначала паришь в эдаком шекспировском арденском раю, ожидая вот-вот встретить нимф и мальчиков с флейтами, а потом на тебя внезапно наваливается раскалённое солнце, доводящее до кипения, просто адская пыль, крапива и сумах… как и в жизни.
И знаешь, что было, Смит? Прихожу это я к буддистам на лекцию, а они все глушат неразбавленное сакэ чайными чашками, все уже хорошенькие. Вот чокнутые японские святые! Ты был прав! Никакой разницы! Мы нажрались и говорили о праджне! Было ништяк!
Ты же все время надираешься – я вообще не врубаюсь, как ты добьёшься просветления и останешься в горах: ты же постоянно будешь бегать вниз и пропивать деньги, которые тебе выдадут на фасоль, а кончишь вообще в канаве под дождём, вусмерть пьяный, и тебя загребут, и тебе придётся перерождаться в трезвенника-бармена, чтобы искупить свою карму.
– Какой ты оральный, Смит, ты постоянно ешь и пьёшь.
– Я Будда С Ямой Желудка, – ответил я.
– Вот лапуся, а? – воскликнул Джафи.
– Психея, – сказал я, – этот мир – лишь кино того, чем все является, одно сплошное кино, сделанное повсюду из одного и того же, оно никому не принадлежит, вот что оно такое.
– А-а, ерунда.
– Ну и чего ты тут сидишь целый день?
– Я будда, известный под именем Лодырь.
– Тебе не надо было срезать бороду, ты был похож на маленького счастливого мудреца.
– Ну, я больше не маленький счастливый мудрец, я устал.