Ваня не находил слов, чтобы объяснить: правда не измеряется выгодой. Она просто должна быть.
— Удар отбей, а сам не бей.
— С чего такая милость к идольникам?
Филофей вздохнул.
— Вера не война, Емельян Демьяныч. В ней кто применяет силу — тот являет слабость. А нам нельзя дрогнуть. Мы Христа несём.
— Твой бог глухой, он не помогает! Может, его и нет вовсе?
— Он есть. Но в вере многое зависит от нас, а не от него. Если молишься — он слышит. Если слушаешь — он говорит. Если веришь — он делает.
Ты должен понимать, что не бывает такого: вечером надел крест, утром проснулся — и уже веришь безоглядно. Всех одолевают сомнения. Я тоже сомневался. Даже апостол сомневался. Но вера — не то место, где ты пребываешь в блаженстве, а то место, к которому всегда стремишься. Вера — это усилие к ней, а не успокоение. Когда надобно выбирать, выбирай так, будто бог есть, даже если тебе сейчас кажется иначе.
Юрка не знал ни лесной жизни, ни крестьянской. Он был из дворни графа Шереметева и всегда жил при господском доме, усвоив все привычки холопа: хозяевам — ври; что плохо лежит — твоё; работа — для дураков.
Война завершится, и враги перестанут быть врагами, но изменники остаются изменниками навсегда.
— Опять шутишь, Семён-ата? Говори правду! Что делает крокодил?
— Крокодил — лучшее тягло хрестьянину, — сообщил Семён Ульянович. — Хошь — паши на нём, хошь — скачи верхом, хошь — на охоту с ним ходи, и удой по три ведра.
— Ищо каким-нито знанием озари меня, ослятину дикошарую, — свирепо и вкрадчиво попросил Ремезов. — Ороси мою редьку росой премудрости.
— Воровство будет искать, Петрович? – сочувственно спросил Ремезов.
— Будет, стерьва.
— А ты б не воровал.
— Я ж помалу, — усмехнулся Гагарин. — Курочка по зёрнышку клюёт.
— Да весь двор в помёте, — строго закончил Ремезов.
Ты считай, что убитый — это как бы кто дембельнулся, но без тела. Незачем его жалеть. Пожалеть можно его мать, но она далеко. Вот боксёр Мохаммед Али говорит: на ринге порхай как бабочка и жаль как змея. И на войне так же: будь чуткий как белка и бесчувственный как носорог. Понял?
Серёга приобнял Немца, как бы для поддержки. На самом деле он был даже благодарен Немцу за возможность поучить того суровой правде войны.
— На войне «убивать — не убивать» — не вопрос. Убивать. Бывает, пленного возьмут, везут в вертолёте, допрашивают, и он уже сдался, надо помиловать, а он понимает, что капец. Потом ему дверь откроют, и он сам домой на горы прыгает. Или караван перехватят — всех расстреливают, и погонщиков, и верблюдов. Это даже верблюды знают, в глаза не смотрят. Война, брат. Надо.