В пустыне полно людей, которые были непокладистыми.
The desert’s filled with people that had bad attitudes.
В пустыне полно людей, которые были непокладистыми.
The desert’s filled with people that had bad attitudes.
До самого горизонта одни океаны песков,
Тонкое марево рвется шелком иных миров,
По скользкому следу кобры с бархана и на бархан —
Пустыня хранит молчанье тысячелетних ран…
— Я возьму карту, пойду по ней.
— Эта карта у пилота давно, а дюны постоянно перемещаются. Расчеты имеют погрешность процентов в двадцать. Но даже имея погрешность один процент, ты пройдешь мимо Лангуна. Пройдя триста километров, ориентируясь по звездам, ты даже не будешь знать, что проскочил Лангун.
— Будешь ходить по кругу. Ты правша, значит правая нога у тебя развита лучше, чем левая, шаг у неё шире.
— Забудьте о моем предложении. Ваша взяла.
— Вопрос, не в том чья взяла, а в том как выжить.
— Лангун в паре сотен километров отсюда, я могу дойти, я в хорошей форме, участвовал в трех марафонах по Мухабе.
— Подряд надеюсь? Пешком туда не дойти. Ты не знаешь пустыни. Это тебе не курорт Мухабе, а пекло Гоби. К твоему сведению, июль самый жаркий месяц в Гоби. Выпиваешь литр воды, а с тебя испаряется с потом шесть.
— Ночью буду идти.
— Иначе нельзя. Ночью температура опускается до нуля. А как ты будешь держать курс?
— По компасу…
— Там, за этими дюнами, находится на пути мощный горный хребет, залежи железной руды. Ты видел, как компас танцует? Стрелка крутится как юла.
Меня всегда тянуло в пустыню. К её горячему ветру и открытым просторам. Но главным образом мне надоела жизнь в городе. Её однообразие. Мои бесконечные вялые попытки то работать, то учиться. И мне осточертело болезненное безволие, поразившее людей моего поколения, моего пола и моего класса.
I’d always been drawn to the purity of the desert, its hot wind and wide, open spaces. But mainly I was bored of life in the city, with its repetitions, my half-finished, half-hearted attempts at jobs and various studies. And I was sick of carrying around the self-indulgent negativity that was so much the malaise of my generation, my sex and my class.
Двое в пустыне пытаются отыскать не только друг друга, но и оазис, где они смогут быть вместе.
— А как вам в пустыне? Нравится? Здесь лучше?
— Нет, мое сердце на родине. Где бы я ни был — оно всегда там.
Ни ручейка, ни болотца, кругом выжженная пустыня; иссохшие пресмыкающиеся светились среди камней; насекомые наполняли воздух беспокойным трепетанием, они летали, вычерчивая медные, нефритовые, перламутровые спирали, они впивались в кожу воинов и кололи их своими острыми хоботками.
Пустыня ничего не требует, ничего не дает и ничего не обещает.
Аравийская пустыня. Огромный океан летучего песка и выжженные Солнцем камни. Под бесконечными дюнами — нефть, кровь нашего нового механического века. Более 400 лет этими землями правила Османская Империя, контролируя всё, что там есть. Но у империи есть свои враги: небольшие отряды повстанцев-бедуинов объединились, чтобы сбросить власть империи. Они нападают без предупреждения, а затем исчезают в пустыне. На их стороне сражается один британский офицер, чьи дела принесли ему широкую известность. Мир привык называть его Лоуренсом Аравийским.
Горячее солнце, горячий песок,
Горячие губы, воды бы глоток
В горячей пустыне не видно следа,
Скажи, караванщик, когда же вода?
Учкудук, три колодца,
Защити, защити нас от солнца,
Ты в пустыне спасительный круг, Учкудук!
Если в моей пустыне слишком много колодцев, пусть Господь наведёт порядок, уничтожив лишние.
Силовые линии должны тяготеть над тобой, напрягать, направлять, толкать вверх и вперёд, всякий раз они будут явлены тебе как некие обстоятельства, отнюдь не всегда благоприятные, но не оценивай! Их языка ты ещё не постиг. А я, пытаясь объяснить тебе суть этого языка, рассказал тебе о пустыне, о пути от колодца к колодцу.
Так не уповай на чудесный остров, похожий на запасённое впрок благо, блага в нём не больше, чем в обильной жатве деревянных кеглей. Ты на нём превратишься в сонного вола. Сейчас сокровища твоего острова кажутся тебе нетленными, но как скоро ты перестанешь их замечать! И чтобы сделать их опять сокровищами, мне придётся придумать для тебя пустыню, натянуть силовые линии, сотворить картину, драгоценную своей цельностью и чуждую вещественности.
Если я захочу сберечь для тебя твой остров, я подарю тебе уклад жизни, в которой он будет главным сокровищем.