Какой смысл свергать королей или дробить земли, если мы сами не способны делиться, хотя бы тем, что внутри нас?
Для человека королевской крови личные желания смертельны.
Короли и императоры — всего лишь люди, всего лишь смертные… Какими бы богатствами они ни обладали, они не избавят их от смерти. Они — лишь земля и прах и в землю должны отойти, и вся их слава, при ближайшем рассмотрении, окажется совершенно ничтожной.
Правление Филиппа, сына Ричарда Львиное Сердце, не вошло в историю, но кое-что о нем на все-таки известно: Филипп так и не женился. Его сердце принадлежало женщине из простонародья, дочери вора и знатной дамы, обычной девушке, исполненной необычного мужества. И звали ее Гвин.
Для короля или королевы очень важно не показать внешнему миру своей уязвимости. Любой признак слабости, болезни или даже естественного старения следует скрывать под маской неуязвимости. Если маска соскользнет, то вместе с ней может рухнуть и династия.
– И все же как это ужасно — задушить царя.
– Но почему? У царей такая же шея, как и у других людей.
Государь никогда не бывает полновластным хозяином своего царства.
Так и начинались все великие дома, нет что ли? Со злобного ублюдка умело убивавшего людей. Убьешь несколько сотен — сделают тебя лордом, убьешь несколько тысяч — королем. А уж потом твои внуки говножуи изничтожат семью своим говножуйством.
Что толку от слова «непомерный», если оно неприменимо к королевской свадьбе.
— Я — королева, а не мясник.
— Все правители — либо мясники, либо мясо.
Правила для плебеев, а короли действуют по обстоятельствам.
Они восхваляют его, как самого Богобоязненного, как чистейшего из всех королей, как одного из самых любящих мужчин, и как умнейшего из правителей, что когда-либо вступали на Французский престол, но только я знаю, что все это лишь пущенная в глаза пыль, и ничего больше.
— Рошфор все знает о нас с королевой.
— Если его отношение к королеве — это измена, то как назвать твое?
— Любовь.
— Король оценит разницу.
— Мой отец был великим королем, его очень любили. Многие считают, что я ему уступаю. Я это знаю. Мне было лишь восемь лет, когда его убили. Ребенок, росший без отца, лишенный стольких вещей. Меня больше пугают не тяготы рабства, а жизнь вдали от сына. А ваш отец?
— Погиб, по пути в Париж.
— Но когда вы были мальчиком, он вас учил, как охотится, как стрелять, как быть достойным человеком?
— Да.
— А я всего этого был лишен. И теперь мой сын тоже этого лишится…