Среди каннибалов (Entre caníbales)

— Сколько вы уже в политике?
— Всю жизнь. Я могу дать тебе совет?
— Я этого хочу.
— Уходи. Ты хороший человек, а чтобы преуспеть здесь надо быть подонком.

— Помощь — это моя работа. Я заместитель руководителя по социальной политике. Я помогаю.
— А почему заместитель?
— Потому что я дурак. Мне не доверяют настолько, чтобы дать управление. А самое печальное, что руководителя по социальной политике вообще нет. Я второй в департаменте, где нет первого. И это делает меня еще большим дураком.

Я всегда был против тех, кто говорил, что слово Божье — это руководство к действию, кто считал, что надо иметь веру. Нет, это не так. Вера — это не то, чем надо обладать, её надо чувствовать, она исходит изнутри и помогает нам быть сильными, дает нам эту возможность, скорее дар, этот бесценный дар доверять самим себе.

Я был судьей, обычным судьей по семейным делам, но я был хорошим судьей. После той драки я вернулся к работе и как раз тогда Асекьель… Асекьель — это тот парень, который на большой скорости врезался в машину и убил мою семью, он снова устроил пьяные гонки и задавил девочку, которая ехала на велосипеде, она скончалась на месте. Когда я потерял семью, то думал, что хуже уже быть не может, однако понял, что ошибался. Еще хуже было потерять смысл своей жизни. Я, всю свою жизнь посвятивший правосудию, должен был признать, что правосудия не существует. Дружба с губернатором повлияла на договор Асекьеля, а Бог просто попивал чаек. К невыносимой боли прибавилась страшная ненависть к Асекьелю и тогда я понял, что достиг дна. Я смотрел вниз и все видел. А вы видели дно, падре? Если нет, то я расскажу. Знаете, что там, на дне? Там ненависть. И тогда я задумался над тем, как я буду из него выбираться. Как видите — я выбрался. Потихоньку, шаг за шагом. Я вернулся к жизни. А вот кто не вернулся, это Асекьель. Я рассказал ему о себе за две секунды до того, как пустил ему пулю в правый глаз. Я рад, что сказал ему это, потому что знаете, что я увидел в его левом глазу, мертвом, но уцелевшем? Знаете, что я увидел? Правосудие. Я увидел, что парень в конце концов осознал, что правосудие существует.

Я всегда говорю ребятам, что учеба пригодится. Никогда не знаешь где, но пригодится.

Эта девушка вынуждена была вернуться, потому что полдюжины мерзавцев испортили ей жизнь. Полдюжины — это примерно, потому что некоторые законы математики усложняются, когда тебя насилуют, оставляя после себя подарок. Идеальная бомба — ты хочешь о ней забыть, а она растет. Сегодня тебе больно, завтра больнее, а потом еще хуже… Чья это бомба? Чья? У нее твои глаза.

Мы политики, сегодня есть, а завтра нет, но поступки, поступки остаются.

Когда народ устает, он заставляет кару Божью прогреметь.

— Недавно мой шурин увидел как с вертолета прямо в реку скинули женщину. Она плыла, плыла и смогла добраться до берега. Спаслась, потому что умеет плавать. Эта женщина имела знакомое лицо, но была бледна как смерть.
— И?..
— И вдруг приземлилась летающая тарелка из которой вышло четыре инопланетянина! Что значит «и»? Это все, вам что, мало? Женщину выбросили из вертолета! Вас когда-нибудь выкидывали из вертолета? Это уже немало.

— Зачем мне становится президентом, если мне даже школу нельзя отремонтировать?
— Я не говорю, что нельзя, но не открывай ящичек пока не бросишь кости. Когда свистнешь в поле, тебя преследует эхо — в политике тоже самое.
— Ты хочешь сказать, что я не должен обещать того, чего не могу выполнить?
— Не обещай того, что могут припомнить.

— Ты отдала видео?
— Нет, я задумалась над твоими словами. Я решила все их посмотреть и нашла кое-что похуже, что может мне помочь.
— Хуже?
— Да. Если я просто скажу, что он отымел двух девиц, он будет это отрицать, скажет, что на видео они шутили и все ему поверят, к тому же срок давности вышел. Но если я его поймаю признающимся, что он переодевался травести, как бы он не отрицал, от этого пятна он не отмоется, понимаешь?
— Да, конечно. Гораздо хуже переодеться травести, чем изнасиловать двух девочек и бросить их почти мертвыми.

— Тот политик, с которым ты приходила, он тебе нравится?
— Нет-нет. Нет!
— Тройное нет — решительное да!

— Это не новое ощущение, я его уже испытывал. Каждый раз в начале выборов я говорю: «Теперь все получится!», но до сих пор всегда было разочарование. Сейчас то же чувство. Мы сумеем.
— Что сумеем?
— Как что? Для чего мы здесь? Чтобы сделать что-то для людей.
— Не так уж плохо. Но почему ты грустишь?
— Боюсь не пережить нового разочарования.

— А ты бы смог? Это всего лишь вопрос. Теоретический. Ты ведь хочешь сделать мир лучше? Ты знаешь, кем был Патита?
— Да.
— И что? Мир стал лучше без него?
— Да.
— Тогда повторю свой вопрос, ты бы смог убить Патиту во имя лучшего мира, во имя светлого будущего?
— Стань я убийцей ради того, чтобы покончить с подонком — мир бы лучше не стал. Он обрел бы нового подонка.

Политика не обсуждается в ток-шоу. У нас нет причин здесь находиться. Наш голос — это наши действия.