Diamond Ace. Тяжёлый дождь. Сломленное поколение

Самое страшное — поплатиться ни за что.

Секс — лучшее изобретение со времен Большого Взрыва.

Семья — результат дикой пьянки, которую называют свадьбой. Все эти слова, данные богу во время венчания — глупое занятие. Обещать какому-то парню, который, с позволения сказать, чуть популярнее Санты, что ты будешь хранить верность и поддерживать свою вторую половинку в болезни и здравии — фарс, комедия.

Невменяемость не делает человека «немного виноватым».

— За что ты их наказываешь, Марвин?

За то, что они ведут себя не так, как мне хотелось бы. И ничему не учатся.
По общебуддийским представлениям есть три коренных яда, из которых возникают все страдания и заблуждения.
Неведение о своей природе.
Отвращение.
Привязанность.
Если верить ребятам, обладающим лишь поношенными халатами и гребаной уймой свободного времени, мы все отравлены. Это хорошая новость, полагаю. По крайней мере, не чувствуешь себя оторванным от человечества.

Я хочу помнить, откуда у меня этот шрам на щеке. Я хочу помнить, как обнаружил три окровавленных тела, как горел дом Дороти Бальмонт, как хоронили Дэла. Чем больше дерьма во мне кипит, тем сильнее становится отвращение. А оно в свою очередь — главная мотивация. Движущая сила, побуждение. Может быть, ваш бог и создал человека, лишь потому что его тошнило от своей ублюдочности. Вроде как воплощение внутреннего мира, трансляция духовной беспомощности. Нашел недостаток — цунами. Несколько тысяч дефективных нейронов устранены.
Еще проблемы? Что ж, землетрясение. Еще несколько сотен бракованных клеток извлечены.
Все просто. И не надо искать причину.
Обреченность и раболепие. Признание факта, что все мы — временные показатели вселенского убожества. Я не хочу, чтобы мной кто-то распоряжался. Причем так, будто я сраная упаковка сахара, которую можно поменять в любой момент.

Если никто не замечает твоих страданий, никто и подавно не заметит твоей кончины. Понимаешь?

Неважно, что о тебе думают люди. Главное — помнят ли они тебя.

Мне хочется поднести руку к лицу, но как будто не хватает воли, запасы энергии на нуле, а резерву взяться неоткуда. В таком состоянии понимаешь, что тебе и так неплохо. Это случается постоянно: синица в руке набирает колоссальную массу, когда разум выплевывает осознание недосягаемости манящего журавля. Птенец в твоем кулаке становится просто необъятным, сжать его больше нет шансов. Мы всегда принимаем за счастье что-то другое. Не то, чего мы хотели. Наши мечты откормлены в неволе.

Не самое приятное осознание. Но правда никогда не будет чем-то приятным. Всего лишь констатация фактов о поглощающей вас действительности. Можете назвать ее истиной, насрать. А когда информация отделена от вымысла — она эволюционирует в правду. Без всех этих иллюзий о прекрасном и чистом мире, среда обитания становится враждебной. Настоящей. Невымышленной. И тогда ты понимаешь, что все твое представление о боге, о любви, равноправии — никчемное желание отгородиться от боли. Захлопнуть дверь перед самым носом непридуманных эмоций. Открой глаза. Открой свои долбаные глаза.

Когда речь идет о смерти, такое бесспорно философское, многозначное понятие «жизнь» нивелируется до уровня физическо-химических процессов. Когда мы говорим о живом человеке, мы наделяем его достоинством, разумом, моралью и духовностью. А потом просто труп. Кусок мяса, если хотите. Журналист – больше не журналист. И это не моя утрата.
Бармен – больше не бармен. И это не моя утрата.
Я сижу на полу у барной стойки, но не боюсь. Время превращает нас в камни. Бесчувственные, жизненепроницаемые ископаемые. Кто-то назовет это опытом. А мне кажется, что кто-то отнимает мои переживания.

Да, теперь, чтобы тебя услышали, нужно выстрелить. Чтобы поняли – умереть. Но и этого может оказаться недостаточно. Остаётся признать – ты никогда не победишь. Никогда.

Зачастую лишь какой-то незначительный по размерам фрагмент памяти способен отравить твою жизнь.

Мужские вопли.
Почему женщины не кричали? Я хочу сказать, дело не в эмансипации.
А в том, что яйца не всегда свидетельствуют о наличии мужества.

Семья — это паутина, которую вьют несколько человек, чтобы когда-нибудь в нее попасться.