Владимир Рудольфович Соловьев

Есть две альтернативы — либо самим что-то попробовать сделать, либо дождаться, когда прилетят марсиане и наведут порядок. Если честно, вторая альтернатива мне всегда казалась более реалистичной.

Меж отрицателями жизненного смысла есть люди серьезные, это те, кто свое отрицание завершают делом – самоубийством…

Свобода — это когда не нужно выбирать.

Кто хочет принять смысл жизни как внешний авторитет, тот кончает тем, что за смысл жизни принимает бессмыслицу своего собственного произвола.

Скоро если мужчина признается, что он христианин и женат на женщине, его будут подвергать обструкции. Обвинять в том, что он тупой гомофоб.

Тоже мне… Охреневшие всех стран, соединяйтесь!

Тут есть ещё такой момент. Патриот — не патриот. Николай Васильевич Гоголь провёл существенную часть жизни в Риме и был патриотом. Лучший путеводитель по Риму написан Гоголем. Я не буду говорить о выдающихся деятелях культуры, чтобы не подумали, будто я сошел с ума и сравниваю себя с ними. Патриотизм — это ведь не подписка о невыезде и не тупое чувство, когда ты говоришь: «Всё наше — лучшее». Это когда у тебя есть осознанное понимание, и ты можешь сравнить. И выбираешь всё равно Россию.

Ну как мужики обольщают женщин? Есть только два пути: первый — это занудить до потери сознания, когда уже просто легче отдаться, чем объяснить, почему его не хочешь; а второй вариант — это долго и мучительно влюбленно смотреть… Хотя лучше работает алкоголь.

В разрушении культурных кодов гигантскую роль всегда играет интеллигенция. Это отнюдь не означает, что интеллигенцию надо уничтожить, нет. Но это вечное искушение, вечная борьба между добром и злом. Это вечный поиск границ дозволенного. Ведь культура — это граница, своего рода раздвижение зоны табу.

У женщин всегда есть право сказать «нет». Когда вы находитесь в служебных отношениях, у вас всегда есть протокол поведения. Даже если вы столкнулись с темой харассмента — дайте отпор. Не надо ждать год, семь или двенадцать лет.

Статус великой державы определяется вовсе не ее экономикой, а возможностью уничтожить весь мир.

Самое страшное, что можно сделать для оппозиции — это ее показ. Я считаю, что когда ставишь этих людей и даешь им возможность говорить, они настолько ужасны, что как раз действуют против себя.

— Как показывает мой опыт, дурак — это другой ум.
— Просто другая система.
— Совсем. Они не дураки.
— Я должен вам сказать, что мое знакомство с чиновничьим миром привело меня к пониманию, что есть совершенно другая логика. Которая неподвластна моему восприятию здравого смысла. И я знаю людей, которые благополучно держатся в этой системе. И непотопляемы.
— Согласен.

Ведь наша история вся литературна. Для нас что Пугачев, что война 1812 года — это через Пушкина, Лермонтова, Толстого. Для нас страшная Крымская война — тоже через Толстого. Для нас — через «Слово о полку Игореве», через литературу мы начинаем любить и понимать свою историю. Именно поэтому основной удар нам наносят в мягкое подбрюшье, туда, где формировался советский человек, русский человек — в образование.

Мы уникальная страна, у нас единственная страна в мире, где рыночные механизмы всегда работают против нас. Вот у меня нефтяники — это самые любимые люди. Я просто смотрю на них и восхищаюсь. Они обогатили русскую словесность. Ну только нефтяники могли сказать, что у нас цена на нефть когда упала, а цена на бензин стала расти, они объяснили, — это потому что они ещё гонят бензин из старой дорогой нефти… Ну это же гениально! Хотелось бы сказать, а возьмите новую — дешевую!