Банально, но, если прислушаться, самый зловещий из всех земных звуков — тиканье часов.
Мир наш устроен так, что обязательно в нём кто-нибудь кого-нибудь должен есть.
Молчать, молчать, ревнуя и страдая
Нет, все как есть простить,
Вернуть её назад!
Снимаю трубку, словно поднимаю
Тяжелый камень, словно виноват.
Я не хотел… Но поздно или рано…
Я это знал все время наизусть…
Сухой щелчок как выстрел из нагана.
Я трубку снял.
Ты слышишь — я сдаюсь!
1945 год
У человека в жизни может быть два основных поведения: он либо катится, либо карабкается.
Безграничное доверие может стать угнетающим, превратиться в обузу. Его ведь нужно оправдать. Его неудобно потерять.
Высшее счастье человека, хотя это и банально, в принесении радости другим людям.
Пчела никого не ест. Ей нужны не жертвы, а только дары. Но зато она сама одаривает по-царски.
Искусство – как поиски алмазов. Ищут сто человек, находит один. Но этот один никогда не нашел бы алмаза, если бы рядом не искало сто человек.
Давным-давно известно людям,
Что при разрыве двух людей
Сильнее тот, кто меньше любит,
Кто больше любит, тот слабей.
Но я могу сказать иначе,
Пройдя сквозь ужас этих дней:
Кто больше любит, тот богаче,
Кто меньше любит, тот бедней.
Средь ночи злой, средь ночи длинной
Вдруг возникает крик в крови:
О, Боже, смилуйся над милой,
Пошли ей капельку любви!
Итак, любовь. Она ли не воспета,
Любви ль в веках не воздано свое!
Влюбленные великие поэты
«Сильна, как смерть» твердили про нее.
К тому добавить можно очень мало,
Но я сказал бы, робость прогоня:
«Когда бы жить любовь не помогала,
Когда б сильней не делала меня,
Когда б любовь мне солнце с неба стерла,
Чтоб стали дни туманней и мрачней,
Хватило б силы взять ее за горло
И задушить. И не писать о ней!»
1952 г.
Как утро нужно считать самой лучшей частью суток, как весна — самое прекрасное время года, так детство — самая яркая пора человеческой жизни.
Во Вьетнаме я был в гостях у одного художника. Он рассказывал мне о технике лаковой живописи, в частности о процессе шлифования картин. Сначала картину шлифуют крупными камнями, потом мелким зернистым камнем, потом угольной пылью, потом угольной золой, доходя, наконец, до самого нежного материала – до золы соломы.
Очевидно, до «золы соломы» нужно бы доходить и в шлифовании литературных произведений. Однако кто же до этого доходит? Дело чаще всего ограничивается камнями.