Татьяна Александровна Касаткина

Свобода воли остается у человека до тех пор, пока он хоть сколько-нибудь обра­щен к Богу. Настолько же остается и ответственность, ибо совесть и есть закон от Бога, и «говорит» до тех пор, пока не прерывается общение человека с Богом.

Потому, по Достоевскому, и Европа не может понять и никогда не поймет Рос­сию, что никогда не поверит в ее бескорыстие (ибо и цели у них совсем разные), а поверивши, «еще больше испугает­ся», потому что тогда Россия станет для нее еще непонят­нее. Из этого «факта» выводит Достоевский. и все осложнения в об­ласти международной политики, и вечную злобу, и вечное недоверие Европы к России. Цели же России в конкретной политике он всегда определяет как цели «метаполитичес­кие» «метаисторические».

Историю создает только одно — единственное и неповторимое событие.

Разговоры о «вечных» , «непреходя­щих» ценностях — дело в высшей степени сомнительное, ибо то, что является ценностью значительной в одной ие­рархии, получает ничтожную «цену» в другой и может вовсе отсутствовать в третьей, причем все в конце концов зависит от того, каким мыслится бессмертие и мыслится ли оно вообще

Видимо, «иметь» красоту можно только одним способом — служа ей.
Единственный способ, которым красота может спасти мир, — это напомнив человеку, что он не для себя и мир не для него, что если он поставит себя в центр мироздания, то пройдет сквозь него, гордясь своим одиночеством, как ныне проходит мужчина сквозь женщину, — не задетый им, ни на чем не остановив взора — и исчезнет в ничтожестве.

Если исследователь хочет услышать — он прежде всего должен замолчать. Он должен забыть о себе и попытаться понять другого: не описать и определить, и тем более — не оценить (не обесценить), но увидеть, услышать, почувствовать, перенять чужой опыт, посмотреть на мир чужими глазами.