Поль Верлен

Стремглав летит пейзаж в окне вагонном.
Поля, холмы, равнины — с небосклоном,
Деревьями, рекой, стадами коз —
Напор движенья валит под откос,
И вспять летят, покорные лавине,
Столбы и струны телеграфных линий.

Вчера среди ничтожных разговоров,
Мои глаза искали ваших взоров;
Ваш взор блуждал, ища моих очей,
Меж тем бежал, струясь, поток речей.

Под звуки фраз обычного закала
Вкруг ваших дум любовь моя блуждала.
Рассеянный ловил я вашу речь,
Чтоб тайну дум из быстрых слов извлечь.

Два месяца уже и долгих две недели
Еще! Среди всего, что мучит нас доселе,
Быть вдалеке — увы! — гочайшая из бед!

Мы пишем каждый день, и пишут нам в ответ…
Мы в памяти своей воссоздаем движенья,
Звук голоса, лица черты и выраженья
И мысленно ведем беседы на двоих…
Но письма, но мечты… не утвердишься в них!
Как сердцем ни стремись, даль остается далью,
Она бледна, смутна и отдает печалью.

Ваш милый лик воображенье
Не утомляется чертить.
Вам нравиться и вас любить —
Вот сердца вечное стремленье.

Спеши к нам лето! В смене чарований
За ним сменяйтесь осень и зима!
Хвала тебе, создавшему все грани
Времен, воображенья и ума!..

Целуемые хрупкою рукой,
Мерцают переливы клавесина,
Расцвечивая сумрак городской.
И слабый отзвук, милый и старинный.
Так оробело бродит по гостиной,
Где все сквозит разлукой и тоской.

Душа грустна и все грустней —
Моя душа грустит о ней.
И мне повсюду тяжело,
Куда бы сердце ни брело.

Я знаю: я — пред неизбежным,
Пред чем-то горьким и ужасным.

Печали, Радости, убогие скитальцы!
Ты, сердце, что опять, угаснув лишь вчера,
Пылаешь, — все прошло; окончена игра!
И тени от добыч не удержали пальцы!

Жизнь скромная, с ее нетрудными трудами!
В ней целый подвиг есть, — служение любви!
Веселым быть, следя все те же дни за днями,
Быть сильным, чувствуя, как гаснет жар в крови.

В любой любви есть капля яда,
Любовь прошла — в душе досада,
И горечь сердце обожгла.
Взять, например, любовь сыновью,
Супружескую или вдовью,
И вместе с братскою любовью
Любовь к отчизне и сословью —
Любая жалит, как пчела.

Отца и матери не станет,
Изменит брат, жена обманет,
Забудет сын. А твой народ
Живет в раздорах, правит казни,
Его грехи все безобразней,
Враг сеет козни без боязни,
Погрязла плоть твоя в соблазне,
Душа в безумных снах плывет.

… Ибо знаю в страданьях толк!
Я как загнанный псами волк:
Он кружит по лесу петляя, —
Где укрыться, найти приют?
Но уйти ему не дают,
Настигая, рыча и лая.

Зависть, Ненависть и Корысть —
Им бы впиться в меня, загрызть,
Не обманешь лихую стаю.
Дни и месяцы и года
Допьяна пью горечь стыда,
Коркой ужаса заедаю.

Того, что я писал, назад я не беру,
Все это думал я и было правдой это,
И сохраню я все до дня, когда умру,
Былым, нетронутым, в волненьях новых света.

Как летом надоело
Нам охать то и дело:
«Жарища! Духота!»,
Скучать, зевать, томиться,
От дремы с ног валиться,
Не жизнь, а маета!

Играла с кошкою своей
Она, и длился вечер целый
Прелестный в смутностях теней
Бой белой ручки с лапкой белой.

Шалила, — хитрая! — тая
Под кружевом перчаток чёрных
Ногтей агатовых края,
Как бритва острых и проворных.

И та хитрила с госпожой,
Вбирая коготь свой стальной, —
Но дьявол не терял нимало;

И в будуаре, где, звеня,
Воздушный смех порхал, сверкало
Четыре фосфорных огня.