Мигель Эрнандес

Поцелуй был такой глубины и силы,
что мертвых пронзал во мраке могилы.
Поцелуй возвратился, горяч и глубок,
и губы живых лихорадил и влек.
Поцелуй был слишком велик для губ,
он чувствовал это, вонзаясь вглубь,
Тот поцелуй, который привык
выкапывать мертвых и сеять живых.

Светлячок полюбивший
разгорается, трепеща.
Женщина без мужчины —
как погаснувшая свеча.
Без сияния женщины
и мужчине темно…
Светлячку лишь в любви
разгораться дано.

Любить, любить, любить.
Это было моим призваньем
и этому — быть.

Сегодня я не знаю ничего,
Сегодня я пригоден лишь для боли,
Сегодня я один,
Мне дурно от тоски:
Я вырвал сердце с корнем из груди
И по нему прошелся сапогами.

Чем дольше на себя смотрю — огромней боль.
Какими ножницами боль отрезать?

Вчера, сегодня, завтра — всё вокруг
Губительно для сердца, что печалью
Походит на садок
Для мёртвых птиц.

Мне сердца много.
Вырву из груди —
Ведь слишком любящим
И горьким оказалось.

Я написал на песке
три имени жизни:
жизнь, смерть, любовь.

Но море, поднявшись в прыжке,
над жёлтым песком нависло,
и их затопил прибой.

Разлуку во всём я вижу:
она в глазах твоих грустных.
Разлуку во всём я слышу:
твой голос слабей и глуше.
Разлуку во всём вдыхаю:
ты пахнешь скошенным лугом.
Разлуку во всём осязаю:
твои обессилели руки.
Во всём предчувствую близость
разлуки, разлуки, разлуки.

Песок, я — песок пустыни,
где жажда спешит убить.
Твои губы — колодец синий,
из которого мне не пить.

Губы — колодец синий
для того, кто рождён пустыней.

Влажная точка на теле,
в мире огненном, только твоём, —
мы никогда не владели
этой вселенной вдвоём.

Тело — колодец запретный
для сожжённого зноем и жаждой любви
безответной.

Судьба моя — морем биться
о берег судьбы твоей.

Любовью, бедой ли, шквалом
завещана эта связь?
Не знаю, но вал за валом
встаёт и встаёт, дробясь.

И только смерть не обманет,
царя над ложью земной.
Пусть яростней птица ранит —
последний удар за мной!