Я уже не раз замечал, фраза «теперь я знаю, что делать» предшествует самым диким и нелепым поступкам в жизни сказавшего.
На пороге стоял весьма колоритный господин, судя по всему его ровесник. Лицо незнакомца вполне подошло бы какому-нибудь Великому Инквизитору, помещать его под серый тюрбан слуги было недопустимым расточительством! Но не я создавал этот Мир, и не мне менять вещи местами.
– Зачем тебе эта штуковина, Макс? Готовишься к переезду, обрастаешь хозяйством? Почто обобрал моего соседа, признавайся!
– Вы будете смеяться… Да вы уже и так смеетесь, Магистры с вами! Но вы же сами видели, как она боится. Я просто не мог оставить ее там.
– Коробочку?! Ты имеешь в виду коробочку?
– Да, коробочку. Какая разница? Я чувствовал ее страх, я видел, как она пыталась укатиться… Но если вещи умеют помнить прошлое, значит, они его как-то воспринимают. Значит, они живут своей непостижимой жизнью, так ведь? В таком случае какая разница, кого спасать: коробочку или прекрасную даму…
– Дело вкуса, конечно! Ну и воображение у тебя, парень! Молодец! Сколько живу на свете, но в героическом спасении коробочки я еще не участвовал!
Никак не могу привыкнуть к тому, что всегда все делаю правильно. Даже когда ошибаюсь.
Когда надежда ослабляет и парализует волю, она — действительно глупое чувство. А когда даёт силы и мобилизует к действиям, становится драгоценностью, отказываться от которой добровольно нет дураков.
Человек имеет право откладывать трудное решение до тех пор, пока оно не примет себя само, и какой-то из вариантов не станет единственным, а все остальные — совершенно неприемлемыми.
Время — это текущее мгновение, плюс память и воображение. И всё.
По дороге мы молчали. Впрочем, это было весьма похоже на умиротворённое молчание двух старых друзей. Я и вправду начал понимать, что у хорошей дружбы есть некоторые преимущества перед страстью, как утверждал мудрый сэр Джуффин Халли.
Я успел полюбить этот город так сильно, что предстоящий отъезд даже радовал меня: я заранее предвкушал, как здорово будет вернуться.
Воду здесь, увы, не подавали, так что я был вынужден довольствоваться стаканом какого-то кислого компота. Думаю, мы с Меламори были замечательной парочкой: хрупкое создание, налегающее на крепчайшую джубатыкскую пьянь, и здоровый мужик в Мантии Смерти, прихлебывающий компотик.
В кресле сидел сэр Джуффин Халли. Человек, которого я рад видеть всегда. Но, положа руку на сердце, по утрам — несколько меньше, чем в другое время суток. И он это прекрасно знает. Но все равно тут сидит. Удивительные бывают люди.
Мне не раз говорили, что надежда — глупое чувство. Лишает нас воли, отнимает силы, связывает по рукам и ногам. И я неоднократно убеждался на практике, что это действительно так. Но всё равно уверен, что из этого правила бывают исключения. Иногда глупое чувство — именно то, что надо.
Я был готов заплакать от умиления: какой же я все-таки славный! Дело вкуса, конечно, но мне нравится!
Человек не может страдать дольше, чем он может страдать: исчерпав свои возможности. То, что я испытывал, нельзя назвать жалостью. Просто все, что творилось с ней, в каком-то смысле происходило и со мной самим. Боль леди Таниты долетала до меня как звук телевизора, орущего в соседней квартире: она была не во мне, но я не мог от нее избавиться. Одним словом, я на собственной шкуре испытывал буквальное значение слова «сострадание».
… Смех — это единственный известный мне способ быстро привести себя в чувство.